Пейзажи Коннектикута — импрессионисты за своими мольбертами на берегу реки; дети, играющие на пляже в Хаббардз-Пойнт; парусные лодки в заливе Готорн.
— Я просто люблю рассказывать истории и заниматься этой работой, — говорила она тогда. — Особенно мне нравятся люди, с которыми я встречаюсь.
— Надеюсь, их оплата достойна твоей работы, — сказал он.
В разговоре он вытянул у нее, что она хорошо зарабатывает, печатая свои холсты и продавая их в дорогие магазины подарков на восточном побережье от штата Мэн до Флориды.
Он работал биржевым маклером в фирме «Компаньоны Уолл-стрит в Коннектикуте». Хотя после окончания Гарвардского университета он поменял несколько подобных компаний, эта фирма, по его словам, была самой лучшей. У него были богатые клиенты, которые относились к нему как к другу или даже как к сыну.
— Кроме того, я работаю тренером по бейсболу и баскетболу в детской спортивной школе, — сказал он. — Хочу дать детям то… — Он запнулся и задумчиво поцеловал ее в лоб. — В общем, хочу дать им те преимущества, которых у меня никогда не было.
— Но ты учился в Гарварде, — напомнила она
Он рассмеялся:
— На спортивные стипендии, потому что неплохо играл в бейсбол и регби. Иначе мои родители не потянули бы. Поверь мне, единственный колледж, который видели мои родители, этот тот, в котором моя мать мыла полы. А институтом моего отца была тюрьма.
— Бедный Эдвард, — проговорила она потрясенно.
— Ну, это помогло мне понять, куда я не хочу попасть в своей жизни. — Он снова целовал ее в голову. — А священник моего отца оказался замечательным человеком — он стал мне вроде наставника, пока мой отец был, так сказать, недоступен. Он показал мне, что служение людям — единственно правильная дорога в жизни. Помогая другим, ты находишь свой собственный путь.
— Какой замечательный жизненный принцип! — сказала Мара.
— У меня была тяжелая жизнь, — вздохнул Эдвард, повернувшись так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Она помнила, каким кротким и добрым был его взгляд. Она чувствовала всепоглощающую любовь, которая, исходя от него, вливалась прямо ей в душу. — Когда я был мальчишкой, меня сильно били, Мара. Не буду рассказывать тебе детали — хочу избавить тебя от них.
— Эдвард!
— Я никогда ни за что не обидел бы ни одной живой души. — Он нежно гладил ее щеку, будто она была для него самым дорогим человеком на свете. — Именно этому научило меня мое детство: выражать любовь и быть нежным.
— Ты очень нежен, — сказала она тогда
Он кивнул:
— Но я хочу быть еще нежнее. Научишь меня, как это сделать?
— Мне не нужно тебя учить, — ответила она, тронутая его открытостью и честностью. Сама она всегда хранила свою боль глубоко внутри себя, но теперь рассказала ему, как утонули ее родители.
— Мы оба прошли через многое. — Эдвард прижался губами к ее шее. Она почувствовала, что его щеки стали мокрыми от слез и что он изо всех сил старается не разрыдаться. — Я никогда не встречал никого, кто бы понимал меня так, как ты. Будто мы судьбой предназначены быть вместе.
Его слова заставили ее подумать, что любовь именно в этом и заключается. Перестать быть замкнутой и, может, начать верить в то, что мир не такое уж плохое место, в конце концов.
— Я люблю тебя, — прошептал Эдвард.
И ответные слова сошли с губ Мары, прежде чем она успела подумать:
— Я тоже тебя люблю. — Первый раз в жизни она говорила их мужчине.
— Я хочу всегда быть рядом с тобой, — сказал он.
Мара почувствовала, как дрожь пробежала вдоль спины — ощущение волнения и страха одновременно. А не слишком ли он торопится?
На стене его квартиры висела фотография — прекрасный старинный снимок в красновато-коричневых тонах с изображением китобойного судна, покрытого льдом. Позади судна громоздились высокие утесы, все было покрыто сияющим льдом. На носу судна было видно его название — «Пик». Мара посмотрела на этот снимок — образ бесконечной, жестокой зимы — и подумала, могут ли два человека согреть и сделать друг друга счастливыми на всю жизнь.
— Китобойное судно моего прапрадеда, — проследив за ее взглядом, сказал он.
— Правда?
Он кивнул, глядя на фото, как будто это было окно в другой, лучший мир.
— Он был его капитаном — меня назвали в честь него. В начале девятнадцатого столетия наша семья была очень богатой, все ее уважали. Эдвард Хантер был искателем приключений и исследователем. На некоторых картах есть проливы недалеко от Огненной Земли, названные в его честь.
— Невероятно! — воскликнула она.
— Иногда я позволяю ему руководить мною. Когда я подавлен, я просто думаю о нем, стоящем у руля и правящем своим судном среди ужасных льдов Арктики. Не знаю, что случилось с нашей семьей. Нас так уважали — а потом мы каким-то образом разорились. Мне на самом деле жаль моих родителей. Но моя путеводная звезда — это он: капитан Эдвард Хантер.
— То же самое я думаю о своей бабушке.
— Познакомь меня с ней, — произнес он.
Она обняла его, стараясь успокоить свое сердце. Бабуля просила ее о том же. Она была очень взволнована тем, что Мара кого-то встретила, и ее обрадовало, что он живет рядом, в Готорне, а не где-то далеко.
— Я для нее не очень хорош, да? — спросил он, откидываясь назад.
— Конечно, хорош.
— Потому что я биржевой маклер и учился в Гарварде, а мой прапрадед был морским капитаном?
Она рассмеялась, целуя его в губы.
— Нет, не поэтому. — Она покачала головой. — А потому что ты очень хороший человек.
Его реакция ошеломила ее: глаза наполнились слезами, как будто никто никогда раньше не говорил ему подобного. Он обнял ее так крепко, что она едва могла вздохнуть.
— Ты веришь мне, — сказал он. — Это для меня самое главное.
— Я рада, — ответила она, чувствуя себя потрясенной и одновременно испытывая какое-то странное беспокойство.
— Хочу, чтобы мы всегда были вместе, — пробормотал он. — Вместе, пока оба не сойдем в могилу.
Эта фраза испугала ее. И все же она попыталась подавить внутреннее чувство тревоги, внушая себе: эта фраза означает, что он любит ее, что его чувства к ней превосходят все, что она знала до сих пор.
Сколько же раз она изменяла самой себе, не обращая внимания на мелочи, убеждая себя, что они не имеют значения, даже в тот самый первый день их знакомства, когда увидела холодное бешенство в его глазах на стоянке такси в аэропорту.
Теперь, глядя на бабушку, спящую на больничной кровати, Лили думала о том, как быстро все произошло и как часто она отмахивалась от крупных и мелких предупреждающих знаков. Она вспоминала, как часто он менял место работы, как интервалы между работами становились все дольше и дольше, как спустя некоторое время оказалось проще ставить его имя на свои счета, чем давать ему деньги на расходы.
