— Не могу в это поверить, — произнесла она. — Мы опять все вместе.
— Я пыталась дозвониться до Патрика, чтобы пригласить его к нам, — сообщила Лили. — Но он уехал в Кейп-Хок.
— А-а! — воскликнула Мэйв. — Вот молодец!
Когда Лайам свернул с шоссе и въехал в Хаббардз-Пойнт, Лили снова влюбилась в этот городок. Летний ветер дул в открытое окно машины, неся с собой ароматы роз и моря и успокаивая ее, как ничто другое. Однако внутри ее шевельнулась и острая ностальгия по девственной природе Кейп-Хок.
У «колодца желаний» их ждала Клара. Роуз заранее приготовила плакат со словами «Добро пожаловать домой, Мэйв!», а Лайам повесил его над входной дверью. Когда Клара шагнула вперед, чтобы обнять свою подругу, которую она знала и любила вот уже восемьдесят три года, Мэйв расплакалась навзрыд.
— Прости меня, моя дорогая! — Мэйв сжимала руки Клары. — Я хотела тебе все рассказать, но не имела права.
Ты отчаянно защищала нашу девочку. Я все понимаю, дорогая. Правда! И так благодарна Богу, что ты вернулась домой живой и здоровой. Я бы не смогла без тебя жить!
В честь всех счастливых событий, произошедших этим летом, Лайам и Роуз наловили омаров. Лайам купил маленькую лодку с небольшим навесным мотором и три больших котелка, которые установил в море недалеко от прибрежных камней, отметив их буйками, выкрашенными в бело-зеленую полоску. Этим утром, на заре, пока Нэнни плавала в волнах, мелькая в лучах восходящего солнца то белой спиной, то розовой полоской вдоль хребта, Лайам с Роуз сели в лодочку и собрали первый улов.
В котелках оказалось десять омаров. Лили наблюдала с веранды, как Лайам показывал Роуз, как измерять панцирь, как отпускать в море омаров, не достигших нужного размера, а также самок с икрой. В результате у них осталось семь омаров, которых разрешалось ловить. Роуз все еще колебалась, стоит ли ей есть омаров, но ей хотелось отпраздновать возвращение прабабушки.
Мэйв обошла весь свой дом, осматривая каждую мелочь. Роуз не отходила от нее ни на шаг, показывая рисунки, которые она нарисовала, цветы, которые собрала, астры, которые засушила между страницами семейной Библии — точно так же делала в детстве Лили. Мэйв, в свою очередь, показала девочке косяк двери в спальне на первом этаже, на котором она каждое лето отмечала, на сколько подросла Лили; голубые ленты, которые Лили надевала во время соревнований по плаванию; ее первую награду за победу в теннисном матче; самую первую подушку, которую она вышила, — розовый сад.
— Видишь, — сказала девочке Мэйв, — твоя мама всегда любила розы.
Роуз засияла от удовольствия.
— Давай измерим твой рост, — предложила Мэйв, ища карандаш в ящике своего туалетного столика.
— Для своего возраста я маленькая, — сообщила Роуз, становясь спиной к косяку.
Ее макушка достигла отметки, которую Мэйв сделала, когда Лили было шесть лет, то есть на три года меньше, чем Роуз сейчас. Лили, увидев эту картину, почувствовала прилив жалости к своей дочери.
— Это совсем не важно, — сказала Мэйв, делая отметку карандашом. — Какой смысл сравнивать себя с другими? И не только по росту, а вообще — в жизни. Самое главное — как ты растешь внутри, то есть как ты поступаешь и как учишься на своих ошибках. Вот это самое главное, дорогая.
— Спасибо, — поблагодарила Роуз, взглянув на прабабушку. Повернувшись, она посмотрела на карандашную отметку и улыбнулась.
— Знаешь, я уже давно представляла себе, как мы с тобой будем измерять твой рост, — сказала Мэйв. — И даже оставила здесь место для тебя.
— Так ты же меня еще не знала!
— Ох, Роуз. Я всегда тебя знала, — прошептала Мэйв, обнимая девочку. — И ты у меня всегда была там, где самое важное место.
— Где?
— В моем сердце, — ответила Мэйв.
Роуз кивнула. Это она понимала очень хорошо.
Лайам крикнул, что омары почти готовы. Лили поставила на стол кукурузу, масло и на скорую руку приготовила салат из помидоров, только что сорванных в саду Клары.
Они уселись вокруг кухонного стола. Все взялись за руки, и Мэйв прочла молитву. Лили опустила голову. От волнения она не могла смотреть вокруг — наконец-то они вместе сидели за одним столом: Мэйв, Лайам, Роуз и она сама. А ведь она так часто думала, что этот счастливый день вообще никогда не наступит.
Однажды утром, когда Мэйв еще спала, а Лайам и Роуз отправились покататься на лодке, Лили, захватив с собой чашку кофе, вышла в сад и села на железной скамейке. Погода менялась, и чувствовалось, что приближается осень. Над городком висел прохладный туман, смягчающий контуры скал и розовых кустов. В проливе звенел буй с колоколом, а вдали печально ревели сирены проходящих судов.
— Привет, Мара.
«Так просто!» — пронеслось у нее в голове, а тело охватила волна страха. Девять лет прошли без него, а теперь он запросто входит в сад, как к себе домой. Эдвард появился из тумана и встал прямо перед ней. Она оглянулась вокруг, высматривая его машину.
— Я припарковался у пляжа и пришел сюда пешком, — сказал он.
Она молча смотрела на него. Ее трясло, но она не хотела, чтобы он это видел. Прошло девять лет, и сейчас они впервые встретились один на один. Его коренастая фигура явно потяжелела. В каштановых волосах проглядывала седина. Только глаза остались прежними: яркими, зеленовато-золотистыми, будто пронизывающими утренний туман.
— Зачем ты здесь? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно. — Мы же просили тебя оставить нас в покое.
— Мы? Нас? — переспросил он. — Единственные «мы» — это ты и я, Мара. Ты — моя жена.
— Ты же признал наш брак недействительным, — сказала она, — а меня объявил умершей.
— Ты же этого хотела, не так ли? — буркнул он, а его злость уже стала просачиваться наружу, как пар. — Ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти из-за тебя? В полиции мне устраивали допросы с пристрастием, будто я преступник. Со мной обращались как с собакой. А как меня преследовали газеты!
Лили смотрела мимо него на дом — она не хотела глядеть на него. Он говорил спокойным тоном, но его глаза горели от бешенства.
— Ты не представляешь себе, что это такое, когда тебя все время фотографируют газетчики, а все вокруг гадают, я ли убил тебя, разрубил твое тело на куски и выбросил их в море.
Лили сдерживала дрожь, стараясь, чтобы он не заметил, как ей плохо. Он говорил так, будто на самом деле тщательно планировал подобный леденящий кровь сценарий. «Разрубил твое тело на куски». Эти слова эхом звучали в ее ушах.
— Была лишь одна причина, по которой тебя расстроило мое исчезновение, — сказала она. — Это то, что оно выставило тебя в дурном свете. Твои переживания не имели никакого отношения ни ко мне, ни к ребенку. Ты не хотел этого ребенка, Эдвард. Ты почти не разговаривал со мной все то время, пока я была беременной. Единственное, что ты мне говорил, это то, каким ты стал несчастным из-за того, что наша жизнь изменилась.
