– Как ни крути, решающие встречи они сольют, – вступил в разговор еще кто-то. – «Мэйпл Ливз» прикончат их уже сегодня вечером.
– К черту хоккей, – это уже засмеялась женщина. – Только дайте мне Мартина Картье.
– К черту Мартина Картье, – прорычал мужчина. – Только принесите мне выпить.
Кайли, похоже, не обращала внимания ни на какие разговоры. Сидя между матерью и серьезным господином, она с каждой минутой становилась все бледнее. Мэй засунула бумаги и дневник обратно в папку и убрала столик. Грудь сдавило, и на сердце почувствовалась тяжесть. Она видела, что Кайли неотрывно смотрит на занавес, губы девочки беззвучно произносили какие-то слова.
– Давай поменяемся местами, милая. – Мэй расстегнула ремни, свой и Кайли. – Посмотри, там, внизу, уже распускаются листики на деревьях, и все начинает зеленеть. Видишь, какие там поля? А деревья видишь? Мы сейчас должны быть где-то над Массачусетсом. Давай попробуем посчитать…
Она сделала паузу, поднимая Кайли с ее места и усаживая у окна. Кожа Кайли была липкой на ощупь, и сердце Мэй бешено застучало. Бизнесмен громко и недовольно вздохнул, когда Мэй нечаянно задела его портфель.
– Мамочка, ей нужен папа, – прошептала Кайли, вцепившись в запястье Мэй. – Она хочет поцеловать его.
– Сосчитай домики, – взмолилась Мэй, указывая на иллюминатор в попытке чем-нибудь занять Кайли, отвлечь внимание девочки от галлюцинации.
– Ой, но она тогда исчезнет… – сразу погрустнела Кайли.
Она сглотнула, глядя в глаза Мэй. Мэй почти физически ощутила, как дочь силой заставляла себя повиноваться, прекратить свои видения и поступать, как все нормальные дети – считать домики внизу или напевать песенку про алфавит, или любоваться Беркширом, или проситься в туалет.
Кайли стала видеть ангелов в четыре года. Тогда она начала посещать детский сад и обнаружила, что отца нет только у нее. Месяцем позже ее любимая прабабушка (бабушка Мэй – Эмили) умерла от сердечного приступа. По том, в один осенний день, на прогулке по заповеднику Лавкрафт, они с дочерью натолкнулись на останки мужчины, повесившегося на дереве. От мертвого тела оставались одни лохмотья и кости, череп был обращен вниз, с раскрытой в усмешке челюстью, и все это напоминало разлагающуюся ведьму. Полиция позже идентифицировала тело бродяги Ричарда Перри, покончившего с собой.
С того момента Кайли неожиданно начала говорить сама с собой. Она вскрикивала и кого-то звала во сне, плакала весь день в детском саду, говорила на непонятном языке с людьми, которых Мэй не могла видеть.
Психолог, к которому Мэй, в конечном счете, отвела дочь, заострил внимание на времени. Видения начались у Кайли сразу после смерти Эмили Дунн, самого близкого человека для Кайли, незыблемой опоры для всей семьи.
И в тот же момент Кайли осознала свою полную безотцовщину. Она почувствовала себя покинутой взрослыми. Так говорили доктора. Тело полуразложившегося мертвеца явилось для нее пределом прочности, катализатором, вызвавшим появление призраков. Она хотела семью, и видения давали ей таковую.
Мэй могла ее понять. Выросшая в огромной, любящей семье, она тоже хотела иметь семью. Кроме того, она занималась удивительным, чудесным делом, которое унаследовала от своей бабушки и бабушкиной сестры.
Ну а если все-таки Кайли была шизофреником, а не ясновидящей?
– Она исчезнет, – прошептала Кайли, не отпуская запястье матери, – и не сумеет поцеловать папу. Она исчезнет, если я не стану обращать на нее внимание…
– Кайли, – дрожащим голосом прошептала в ответ Мэй. – Пусть она исчезнет.
«Если бы я не была так измучена, расстроена, напугана и одинока, – говорила Мэй себе, – я твердо настояла бы на своем и недвусмысленно объяснила бы Кайли, что там никого нет и никто не желает поцеловать отца, нет никакого ангела-девочки, парящей над пассажирами в бизнес-классе».
Мартин Картье вытянул ноги в проход. И теперь каждый раз, когда кто-нибудь из стюардесс следовал мимо, им приходилось опираться на спинку именно его сиденья, чтобы перешагнуть препятствие. Два часа полета он мешал им, перекрывая проход, но он был бессилен чем-либо помочь им. Он попытался устроиться в кресле прямо, ссутулившись, боком, но, как ни крути, самолет был слишком мал для него.
И не только из-за его габаритов, которые сами по себе были внушительны, но и из-за его бьющей через край энергии. Еще мама имела обыкновение говорить, что Бог вселил в него снежный вихрь. И Мартин иногда верил в это. Ему казалось, будто когда-то в детстве он проглотил какой-нибудь ураган или смерч необыкновенной мощи, способный стереть с лица земли города и веси. И если он, Мартин, использует эту силу на льду, он сможет уничтожить команду противника. Энергия Мартина вылетала из его локтей и бедер, швыряла противников на бортик, а оттуда на больничную койку, покрывала лед кровью.
В данный момент энергия заставляла его корчиться в кресле. Он почувствовал покалывание иголочек в голове и еще раз оглянулся вокруг. Стюардесса закрыла занавеску, отделявшую классы самолета, но, бросив взгляд сквозь не большую щель, он увидел маленькую девочку, не отрывающую от него глаз, ее миловидную мамашу, склонившуюся к ребенку и нашептывающую что-то на ухо девочке.
Он был защитником «Бостон Брюинз» по прозвищу – Золотая Кувалда. «Золотым» стал из-за фамилии Картье, а «Кувалдой» – по факту своего поведения на льду: из всех потасовок он всегда выходил победителем. Десять раз его признавали лучшим игроком, дважды – победителем НХЛ, дважды он привел команду к победе в лиге. Этот жесткий и рослый защитник завоевывал «Норис-трофи» два года подряд как лучший блюлайнер лиги.
Он не был злобен, но если его втягивали в агрессивную игру, он вкладывал в свою клюшку и кулаки всю мощь своей натуры. Равнодушный к травмам, как коршун, налетал сзади. Он прославился умением вышибать ведущего нападающего команды противника, сначала завязывая с ним драку до первой крови, а потом добиваясь от правки того на скамейку штрафников. Везде, где играл Картье, болельщики ломились толпами.
– Гм-м, извините меня… – раздался рядом женский голос.
Мартин посмотрел наверх. Привлекательная пассажирка стояла над ним. На ней был изящный черный шерстяной костюм с черным кружевом, выглядывавшим из-под ее пиджака, а ноги, обтянутые прозрачными чулками, свидетельствовали о совершенстве форм. Высокие каблуки. Белокурые волосы спадали завитком над ее зелеными глазами, обрамленными длинными ресницами. Помада делала губы красными и влажными.
– …Вы ведь – Мартин Картье?
– Уи (да), – ответил он. – Вы не ошиблись.
Только апрель, а у нее уже был загар. Большие серьги, усыпанные бриллиантами; тяжелая золотая цепь вокруг шеи с маленькими бриллиантами в каждом звене. Она что-то щебетала о последней игре, которую накануне смотрела в своем гостиничном номере в Торонто. Мартин вежливо притворился, что слушает, но вместо этого все его внимание было обращено к женщине с маленькой дочерью, несколькими рядами позади него.
