В комнате было бы совсем темно, если бы не телевизионный экран. Снаружи падал снег, и Кайли слышала, как большой снегоочиститель двигался мимо их дома. Бостон был более шумным, чем Блэк-Холл, но Кайли не возражала. Жизнь в городе делала ее девочкой из книги сказок. Их дом был большой и красивый, а на прошлой неделе грузовик приехал, полный мебелью, которую мама заказала, чтобы обставить комнаты. Мартин покупал Кайли игрушки во всех своих поездках. Единственно, что было плохо, это их ссоры.
Самым лучшим в ее новой жизни был Мартин. Не из-за игрушек или его великолепного дома. Просто ей всегда был нужен папа. Обычно Мартин посылал по факсу сообщения из гостиниц, в которых останавливался, и там обязательно был отдельный факс для Кайли. Иногда Мартин рисовал ей медведя на коньках. Ее любимый рисунок изображал маму-мишку, папу-мишку и дочку-мишку с именем «Кайли», написанным на ее миске с овсянкой.
И хотя она еще не смогла называть его «папой», Кайли чувствовала, что папа у нее есть. Когда Мартин бывал дома, он укладывал ее спать, укрывал одеялом, подоткнув его со всех сторон, и рассказывал ей всякие истории.
Вместе они мечтали, как летом будут грести вдоль озера Лак-Верт и когда-нибудь увидят прапрабабушку-форель. И в школе Кайли гордилась не тем, что жила в одном доме с Мартином Картье, великим хоккеистом, но тем, что у нее был папа.
– Папа, папа, папа, – повторила вслух Кайли.
– Что такое, милая? – спросила мама, отрываясь от телевизора.
– Ой, ничего, это я так, – пробормотала Кайли.
Горло болело и голова тоже. Это был жар, а с ним и горячечные сны. Ее мысли перенеслись к старой школе. Кайли скучала без прежних знакомых, даже немного без Микки и Эдди.
Дети в Бостоне были совсем другие. Каждую субботу все как один посещали самые разные дополнительные занятия: играли на музыкальных инструментах, рисовали, занимались гимнастикой, фигурным катанием, верховой ездой и даже искусствоведением в Музее искусств. Иногда их матери спрашивали маму, не желает ли Кайли присоединиться к классу, но у Кайли не было подобного желания, и мама не заставляла ее. Она понимала, что Кайли хотелось играть, а не совершенствоваться.
У нее не так уж часто поднималась высокая температура, но если это случалось, она иногда впадала в странный сон наяву. Вещи, которые не могли быть настоящими, делались очень настоящими. О таких снах они обычно и говорили с доктором Уитпеном.
Например, о корзине для белья на другом конце комнаты. Это присел гном и охраняет корзину (все эти приготовленные для стирки грязные рубашки, носки, наволочки), словно бесценное сокровище. И часы-будильник у кровати со стороны Мартина – это уже не часы, а плоскоголовое существо с пылающими красными глазами.
– Обещай, что ты никогда не оставишь меня, мамочка, – прошептала Кайли, обнимая мать.
– Обещаю. – Мэй ласково убрала волосы с потного лба девочки.
– Почему все должно изменяться? – спросила Кайли, а горло так нестерпимо жгло. – Почему хорошее должно меняться? Мне бы хотелось, чтобы все хорошее было навсегда…
– Я люблю тебя навсегда, Кайли, – сказала мама. – Навсегда и всегда, и всегда.
Белая длинная ночная рубашка мамы на кресле-качалке двинулась, и на мгновение Кайли подумала, что это Натали. Тут Кайли почувствовала сигнал в своем сердце, как будто послание пришло от дочери Мартина:
«Соедини их, соедини их».
– Кого соединить, мама? – спросила Кайли.
В тот первый день, когда Кайли почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы отправиться в школу, пришла другая открытка. На ней был изображен городской парк зимой, дети, катающиеся на коньках по замерзшему пруду. На обороте было напечатано «Эстония, Декстер-парк», и от руки:
«Он играет в этом году лучше, чем когда-либо. Это потому, что ты поддерживаешь его. Так же, как и я».
Открытка была без подписи, как и раньше. Интересно, купил ли Серж открытку в тюремном магазине, или ее принесли с воли. Человек этот сидел в тюрьме, и все же он оставался ее тестем. Она думала обо всем плохом, им содеянном, чтобы оказаться там, – ложь, которую он говорил, люди, которым он причинил боль или навредил.
Прошлой ночью Мэй писала в синем дневнике. Она сделала запись всего, что происходило за время лихорадочного состояния Кайли, то, как девочка умоляла «соединить их». С дневником в руке Мэй подняла трубку и позвонила в Торонто. Во время разговора она смотрела на открытку.
– Я очень рад, что снова услышал вас, – сказал Бен Уитпен.
– Это опять началось. Так давно ничего похожего не было, и я надеялась… Думала, все эти видения прекратились. Но недавно…
Доктор Уитпен молча выслушал весь ее рассказ. В завершении она упомянула, что получает открытки от Сержа.
– Кайли видела их?
– Не думаю.
– Слышала она, как вы говорите Мартину о своем желании встретиться с его отцом?
– Нет. Он приходит в ярость, и я осторожна, чтобы не спорить и не ссориться при ней.
– Вы говорите, Кайли слышала слова Натали, когда у нее была лихорадка?
– Получается, так. – Сердце Мэй колотилось в груди. – «Соединить их», – все время повторяла Кайли. «Мы должны соединить их, мамочка».
Доктор молчал, в трубку было слышно, как мягко щелкают клавиши его компьютера.
– Она сказала вам, кого хочет соединить?
– Нет, только повторяла одно и то же.
– Это были слова Кайли или ее попросила Натали?
– Кайли говорила мне, что это просьба Натали. Но ни кого больше не было в комнате!
– Для Кайли все совсем иначе.
– Я была там.
– Но Кайли видит, а вы – нет.
– Вы утверждаете, будто она видела Натали?
– Все не так просто, – ответил он после паузы.
– Звучит так, будто моя дочь безумная. Но это же совсем другое. Я думаю, у нее всего лишь богатое воображение. И очень благородное и великодушное сердце; она очень чуткая и полна сочувствия к тем, кому сделали больно.
– Вы говорите о Натали?
– Да.
– По правде сказать, я думаю, что здесь скрыто нечто большее… – Доктор Уитпен не докончил фразу и перевел разговор в другое направление. – Метафизическое объяснение помещает в центр получение вами открыток. Они явились вспышкой, или искрой, как вам понятнее, миссис Картье.
– В Кайли?
– Не в ней, нет. Вокруг нее.
Мэй глубоко вздохнула и закрыла глаза.
– Но я никому не говорила об этих открытках. И не думаю… нет, Кайли не видела их.
– Она чувствует накал эмоций в воздухе… в вас, вы званный их появлением. Возможно, она даже чувствует силу тоски самого Сержа.
