– Угу… которому потребуются линзы.
– Может, и не потребуются. – Мэй попыталась успокоить Мартина. – Надеюсь, что этого не случится.
Ла-Залле оказался маленьким городком, примостившимся на вершине огромного холма, возвышающегося над озером Лак-Верт и рекой Сент-Энн, сотней небольших холмов и долин переходящего в Лаврентианы. Две католические церкви расположились на главной улице городка, Мэйн-стрит, одна кирпичная, другая – деревянная, обшитая досками клинообразного сечения и выкрашенная в белый цвет. Новое строительство обошло город стороной, в нем царила викторианская эпоха, старый кинотеатр и длинный ряд двухэтажных зданий служебного назначения.
Морис Пайлот, оптик, занимал второй этаж, прямо над Пьером Пайлотом, бухгалтером. Когда Мэй с Мартином вошли в помещение, они нашли там оптика, его регистратора и пожилого пациента, углубившихся в беседу. Но разговор прервался, как только они узнали Мартина.
– Мон Дье! (Бог мой!) – воскликнул оптик, ударяя себя в грудь. – Мартин Картье! Какая честь для меня видеть вас здесь!
– Мы не записывались к вам, – перебила его Мэй.
– Это – для вас?
– Для меня, – ответил Мартин.
– Проходите в кабинет. – Пайлот пропустил их, отступая в сторону.
Мэй и Мартин вместе вошли в небольшую боковую комнату. Проясняя вопрос, Мартин объяснил, что произошло, как у него то пропадало, то появлялось зрение и как накануне ночью, в полной темноте, без каких бы то ни было фонарей, да еще в тумане, он на какое-то время совсем перестал видеть. Оптик выслушал его, делая какие-то пометки у себя на пюпитре. Потом отвел Мартина к затемненной кабинке и посадил напротив таблицы для проверки остроты зрения.
– У меня всегда было шесть на шесть, – сказал Мартин и, повернувшись к Мэй пояснил, – В Канаде это то же самое, как у вас в Штатах двадцать на двадцать.
– Идеальное зрение, – заметил Пайлот. – Этим и объясняется ваш совершенный бросок. Что ж, не волнуйтесь. Я могу сделать для вас превосходные очки. Боже мой, Мартин Картье у меня в кабинете! Вы готовы? Первую строчку, пожалуйста.
Мартин с ходу прочел большие буквы первой строчки: Е N Y I Z X. Потом следующую: Н L В Т D А, и третью: Q F R M C.
Мэй почувствовала такое облегчение, что ей захотелось засмеяться. Возможно, ничего вообще и не случилось. Возможно, они уедут отсюда и погребут к острову, прежде чем утро кончится.
– Очень хорошо. Теперь я закрою ваш правый глаз. Первую строчку, будьте добры.
Мэй ждала, что Мартин начнет читать. Она прочла буквы про себя: «Е N Y I Z X». В комнате было бы совсем тихо, если бы не тиканье стенных часов. Оптик нервно прочистил горло. На случай, если Мартин не расслышал его, он повторил уже громче:
– Первую строчку, будьте добры.
– Попробуем мой другой глаз, – сказал Мартин, не прочитав ни единой буквы.
– Будет лучше для вас назвать мне, что вы видите вашим левым глазом, не волнуйтесь, совершенно не важно, какие буквы вы можете прочесть…
– Мой другой глаз, – резко перебил его Мартин.
– Отлично. – Морис Пайлот закрыл левый глаз Мартина вместо правого.
– Е N Y I Z X – прочел Мартиню – Н L В Т D А.
– Великолепно, – сказал оптик. – Ну а теперь все же снова попробуем другой глаз.
С закрытым правым глазом Мартин попытался прочесть буквы, внимательно разглядывая таблицу. Мэй наблюдала, как он сконцентрировался, словно ему предстояло пробить ворота Нильса Йоргенсена, Он щурился, наклонялся вперед, хмурился.
– Ни одной, – наконец произнес он.
– Только верхнюю строчку?
– Я же сказал: ни одной.
Пайлот замер. Потом поправил таблицу, удостоверился, что глаз Мартина был закрыт должным образом. Он открыл глаз Мартину и велел ему читать таблицу обоими глазами. Потом только правым глазом. Когда он попросил снова прочесть строчки только левым глазом, то получил тот же самый ответ, что и раньше: «Ни одной». Морис Пай-лот побледнел и помрачнел.
– Вы не повреждали глаза? – спросил он.
– Я же хоккеист. – Мартин попытался рассмеяться.
– Я имею в виду особенно серьезную травму.
– Было дело, – ответил Мартин. – Три года назад.
– Когда в последний раз вы проверяли глаза?
– В прошлом году. Во время медкомиссии.
– Как у меня или серьезнее?
– Как всегда.
– Я хотел бы, чтобы вы показались специалисту, – сказал Пайлот.
– Но я прекрасно могу читать обоими глазами, – удивился Мартин.
– Ваш правый глаз видит нормально или очень близко к норме, – объяснил Пайлот. – Он работает за оба ваши глаза.
– Но я прекрасно вижу обоими, – возмутился Мартин. – Вы же слышали, как я читал таблицу.
Пайлот покачал головой:
– Вы ничего не видите вашим левым глазом. Он фактически слепой.
«Слепой»… кто-то уже произносил это слово. Мэй показалось, что в комнате стало невыносимо холодно. Она взглянула на Мартина и увидела, что он застыл, как камень.
Первым делом следовало определить схему действий, получить направление, отыскать самого лучшего доктора.
Морис Пайлот рекомендовал офтальмолога в Монреале, но когда Мэй позвонила туда, выяснилось, что он был на отдыхе. Мартин не хотел говорить об этом, он даже и думать ни о чем таком не хотел. Как потерянная, она обратилась к «Желтым страницам», но как ей догадаться, кто из врачей подходит им?
– Я могу делать упражнения, – сказал Мартин. – Укреплю глаз, вот и все.
– Мартин, может, мы позвоним доктору вашей команды и попросим у него направление?
– Это такая же часть моего тела, как и любая другая, не так ли? Повредишь что-то, это вправят и закрепят. Я работаю с инструктором по поводу моих лодыжек и колена. Вот и все. Какого черта! Есть же упражнения для глаз, надо только поработать над этим.
Мэй не отрывала глаз от справочника, имена, имена, еще раз имена, и у нее самой все поплыло перед глазами. Она хотела приблизиться к решению проблемы с одной точки зрения, а Мартин воспринимал все совершенно с другой. Она думала только о том, чтобы показать его доктору как можно скорее, он же хотел начать делать упражнения.
– Я могла бы спросить Дженни, – предложила Мэй. – Или она знает хорошего доктора, или может подсказать, кого спросить.
– Нет, Мэй, – отрезал Мартин. – Я не хочу, чтобы кто-то знал о моей проблеме. Я не хочу, чтобы все это всплыло наружу.
– Мартин, Дженни никому ничего не скажет! Она наш друг. Мы должны сообщить ей и Рэю…
– Нет! – Мартин сказал так громко, что она вздрогнула, как от удара.
