В автобусе по пути домой Кэрд сказал:
— Как гладко начинается Переход. Прекрасно организовано, никаких грубых просчетов, никакой путаницы.
— Я же тебе говорила, что начнется сплошная кутерьма.
Лотус больше не продолжала, а он благоразумно промолчал.
Этим вечером, когда они с Лотус сидели в «Семи мудрецах», внушительная вииди по имени Квигли выпускала пар около их стола. Ноги широко расставлены, глаза красные. Глотая слова, она шипела:
— Ты, великий революционер, ослиная задница, виноват во всем этом!
— В чем? — мягко спросил Кэрд. — Признаться, я не считаю себя революционером.
— Не пытайся выливать на меня дерьмо от всех твоих персон! — орала Квигли. — Если бы не ты, мне не надо было бы отправляться в дебри Хобокена и сложить там свою задницу. Я могла бы жить, как мне нравится. Так нет же — ты устроил мне веселенькую жизнь!
— Это правительство — не я.
— Конечно! Вали все на правительство! Вали!
Всего лишь несколько минут назад зычный глас Квигли разносился по бару: она громила правительство. И вот вдруг злодеем обернулся он.
Кэрд не успел возразить — от сильного прямого удара кулаком в лоб он свалился со стула. Упал он тяжело, почти теряя сознание, несколько секунд оставаясь недвижным. Острым носком туфли Квигли ткнула Кэрда под ребра. Лотус, пронзительно визжа, ударила пивной бутылкой по большому рыжему затылку Квигли. Та пошатнулась, но устояла и ответила Лотус ударом в челюсть. А затем возникла пошлая драка, какая обычно таится за кулисами таверны вииди, готовая выйти под огни рампы. Кэрд еще лежал бессилен вступить в схватку, когда появились гэнки. Он не нанес ни одного удара, но его арестовали вместе с другими. Кэрд не оказал никакого сопротивления и потому отбыл в тюремном фургоне в обществе самых миролюбивых нарушителей. Квигли и пару ее дружков оглушили легкими лучами и стоунированными доставили в участок. Кэрд и Лотус отделались нотацией судьи, легким испугом и обещанием наблюдаться три дня у психолога. Квигли же нанесла оплеуху судье, пытаясь опять напасть на Кэрда. Ее оглушили и отправили в тюрьму.
— Теперь мне придется опять отпрашиваться с работы — ходить к психиатру, — ныла Лотус по дороге домой. — Надеюсь, ничего подобного больше не произойдет.
— Сдается мне, я становлюсь излишне популярным. Таких, как Квигли, хватает. Они готовы поносить кого угодно, а я всегда под рукой.
Поскольку он был героем местных жителей — ему и быть козлом отпущения. Неприязненные взгляды и брюзгливые оскорбления стали обычным делом. Вскоре Кэрд прекратил посещение «Семи мудрецов» и нашел другую таверну. Лотус при этом жаловалась, что скучает по привычному месту и друзьям. Но и в другой таверне он встретил такой же прием тех, кого отобрали для выполнения проекта Хобокен. В итоге Кэрд теперь чаще прикладывался к спиртному дома, что очень огорчало Лотус. В конце концов с плачем и воплями о том, что он никогда не любил ее, она выдворила его. Ее жизнь стала адом с тех пор, как он поселился с ней. Оба заявления были далеки от правды, но Кэрд не спорил. Он нашел холостяцкую квартирку в Западном районе.
Кэрд часто видел Лотус. Избежать встреч не удавалось — ведь они посещали общие занятия, и ему опять приходилось терпеть ее упреки. Если бы он действительно любил ее, говорила Лотус, он бы так просто не уходил, когда она выставляла его вон. Он бы возражал, упрашивал ее, убеждал в искренности своих чувств. Она хандрила, была совершенно несчастна, когда он ушел. Но не желает его возвращения.
— Тогда нам лучше не разговаривать, — заметил Кэрд и двинулся прочь.
— Правильно! — кричала Лотус ему вслед. — Отвергай меня, негодяй! Ты никогда не любил меня! Я всегда это знала!
— Почему они клянут меня? — спросил он психолога Адриана Кус Хафиза на последнем приеме. — Ведь не я вызвал Переход.
— О да, именно вы, — сказал Хафиз. — Если бы не вы, он никогда не произошел бы.
— Совершенно ясно, что правительство давно все задумало, — продолжал доказывать свое Кэрд.
— Переход не начался бы так быстро, — уточнил доктор. — Может быть, все оставалось бы по-прежнему долгие годы, не послужи вы катализатором.
— Вы в самом деле испытываете неприязнь ко мне? Вам правильнее направить свой гнев против правительства. Не я все это сделал. Я не настоящий Кэрд. Не хочу даже, чтобы меня так звали. Я считаю себя Бейкером Но Вили.
— Вряд ли вам удастся заставить рядового гражданина почувствовать разницу.
— А вам, вам лично Переход причинил беспокойства?
— Беспокойства — черт побери! — громыхнул Хафиз. — Мне велено отправляться в Хобокен в качестве лагерного консультанта! Понимаете ли вы, что это значит для меня и моей семьи? Представляете ли вы, что мы в итоге теряем? Нет, конечно: вы же вииди!
— Я могу пожаловаться на ваше непрофессиональное отношение, враждебность и оскорбления, — сказал Кэрд. — Но я не стану этого делать. Мои соболезнования!
Переход продвигался не быстро. Лишь через четыре субмесяца Кэрду сообщили, что ему надлежит явиться для обучения в качестве официанта столовой в Бруклин Форест Парк. О требовании иметь среднее образование для этой работы позабыли. Четыре субнедели ежедневно он переезжал автобусом ДСН через мост Вашингтона на север к месту обучения. Памятная доска у ворот гласила, что в древние времена в этом месте располагался Госпиталь Ветеранов Соединенных Штатов. Под неотступным контролем Кэрд неделю прислуживал за обедом за длинным деревянным столом в огромном сборном бараке. За едоков выступали роботы, запрограммированные вести себя как обычные посетители столовой. Тот, кто задавал программу, был или большим шутником или не очень хорошо думал о людях. Человекообразные машины были зверски голодны, беспредельно требовательны и неотесанны. Они «нечаянно» били стаканы и кувшины с водой и апельсиновым соком, роняли пищу на одежду, на стол, на пол, при этом громко рыгали и издавали непристойные рулады. А как громко выкрикивали они жалобы на медлительность и небрежность обслуживания.
Почему лагерь был открыт здесь, а не в районе Хобокен, Кэрд так никогда и не узнал. Так же, как он не мог уразуметь, зачем он должен по восемь часов в день двадцать восемь дней подряд долбить то, что он мог усвоить за пять часов или быстрее.
Кэрд с нетерпением ждал встречи с реальными человеческими существами, но когда это произошло — понял, что и люди вполне могли сойти за роботов. Люди, хвала Господу, не пердели как роботы, но были еще требовательнее и еще чаще и громче жаловались и совсем не уступали своим механическим двойникам в неряшливости и отвратительных манерах. Сначала Кэрд объяснял это тем, что большинство обедающих составляли вииди. Затем с течением времени обнаружил, что преобладали здесь представители «высшего класса», а не вииди. Дело приняло совсем худой оборот, когда столующиеся узнали, что он — Джефферсон Кэрд — тот самый человек, которого они кляли за свое изгнание. Они ругали его за все, что бы он ни делал, и не переставая оскорбляли. В конце третьей недели на него напали. Мужчина, беспрестанно жаловавшийся на качество пищи (совсем без оснований, как считал Кэрд), поднялся из-за стола и с силой швырнул тарелку с мясом и овощами в лицо Кэрду, а затем ударил его кулаком в живот.
