Не отрываясь от управления, пилот проговорил:
— Две минуты до высадки.
Раздался долгий свистящий звук, эхом разнесшийся по всему самолету, и огромная грузовая дверь начала открываться, впуская морозный воздух. Шум от ветра и работы двигателей был невыносимым. Даже стоя близко друг к другу, им приходилось кричать, чтобы быть услышанными.
— Я сказала, я не могу, — заявила Домино.
— Дело дрянь. — Мужчина-оперативник покосился на нее. — Аллегро, будь готова, — позвал он. — Ты идешь одна. Я обязан доложить, что у нас агент вышел из строя. — Он прошел к радиопередатчику, чтобы сообщить начальству.
У Аллегро в животе все перевернулось, когда она представила себе, как именно Домино готовилась к тому, что должно было произойти.
— Я запрещаю тебе это делать, слышишь, — произнесла Аллегро с нажимом, и, как могла, громко.
— Понятия не имею, о чем ты, — взгляд Домино прикован к абстрактной точке где-то над плечом Аллегро.
— Еще немного, и ты себя скомпрометируешь. Не выйти на задание без медицинских показаний к освобождению.
— Не твое дело, — ответила Домино, — У меня масса других причин.
Аллегро буквально чувствовала, как уходит время.
— Лука, они все равно узнают, ты же знаешь!
Решительное выражение на лице Домино не изменилось.
— А мне по фигу. Я не могу больше этим заниматься.
— Они найдут тебя, рано или поздно.
Домино откинула голову, упершись затылком в стену, и закрыла глаза, как будто это мгновенно прекращало любые обсуждения.
— Я сама знаю, что мне делать.
— До высадки тридцать секунд, — прокричал пилот, обернувшись к ним, его слова были едва различимы.
— Давай, — закричала Аллегро. — Но меня ты с собой не утянешь. Я не намерена возвращаться к начальству с попытками доказать, что я не планировала вместе с тобой срывать миссию, я не намерена объяснять, что я знала, или не знала о твоих планах. Так или иначе, я получу красный корешок на своем деле, и можешь забыть о том, через сколько кругов ада они меня проведут с этим ППМ. — Аллегро вздрогнула при мысли о том, что ей снова придется пройти полный психологический мониторинг. — И ты… — Она расстегнула лямки парашютного комплекта и выкинула его в открытую грузовую дверь. Ветер завертел его и унес вниз за считанные мгновения. — Обратно я попаду с черным корешком, а ты знаешь, что это значит.
Не был так называемый «черный корешок» никаким знаком дисциплинарного взыскания. Он значил «допрос и уничтожение».
— Тебе некуда деваться.
— Что ты делаешь?! — закричала Домино в ужасе.
Аллегро шагнула к двери. Воздушный поток там был такой силы, что ее едва не сбило с ног. Она, не мигая, смотрела на подругу.
— Видишь, я тоже знаю, что делать.
Она сделала еще один шаг, и бешеный ветер засосал ее в темную пропасть под самолетом. Ощущая всю силу огромного давления воздуха, Аллегро начала свое падение. Она неслась к земле с огромной скоростью, но из-за, сопротивления воздуха у нее возникло ощущение полета. Животом к земле, расправив руки и ноги в попытке замедлить падение. Но земля приближалась с удивительной быстротой. Наверное, это должно было напугать, но страха Аллегро не чувствовала вовсе.
Когда Домино врезалась в нее сверху, удар был жуткой силы — из легких Аллегро вышибло почти весь воздух. Остальное Домино выжала, когда стиснула ее за талию. Лука соединила карабином их обвязку и немедленно дернула кольцо, выпуская парашют. Рывок, и они повисли на стропах, парашют раскрылся.
— Успела по мне соскучиться? — срывая голос, проорала Аллегро.
Домино не ответила.
Их суммарный вес был слишком велик, поэтому они снижались слишком быстро, особенно, учитывая, что парашют был рассчитан на одного человека. Земля неслась им навстречу с неумолимой скоростью. Аллегро знала, что приземление будет далеко не мягким.
Удар пришелся по ногам и мышцам бедер, потому что приземление было в сцепке. Домино увязла по пояс в снегу, сверху их накрыло парашютом. Домино постаралась, как можно скорее, отпустить карабин. Переводя дыхание, они выпутывались.
— Рада, что ты ко мне все-таки присоединилась, — сказала Аллегро, выпуская облачка пара.
— Да пошла ты! — Заорала Домино, накидываясь на нее с кулаками и повалив в снег.
Аллегро отбивалась, угощая Луку тумаками втрое сильнее.
— Сама пошла, — она грубо оттолкнула подругу. — Думаешь, я могла тебе позволить идти на самоубийственное задание?
Не успела Аллегро и фразу закончить, как Домино ее снова повалила.
— И как ты, черт возьми, назовешь то, что сама только что сделала? Мы могли погибнуть.
— Но не погибли же. Я видела размер парашютов, — спокойно сказала она. — Я знала, что у нас все получится.
— Да ты понимаешь, на какой риск ты пошла? — кричала Домино.
— О, внезапно ей стало не безразлично, останется ли она в живых!
— Я к таким вещам никогда безразлично не относилась, ты безрассудная идиотка! — Домино снова ударила ее, что есть силы.
— Это я то идиотка? Это ты пытаешься саму себя скомпрометировать, ты хочешь перечеркнуть всю свою жизнь.
— Слушай, это моя жизнь, — настаивала Домино.
— Вот в этом-то и состоит твоя проблема, Лука. Ты думаешь, что твоя жизнь принадлежит тебе. Экстренный выпуск новостей, детка: это не так. Никогда не принадлежала, и не будет. — Аллегро взглянула ей в глаза. Холода она не чувствовала, но видела, что при каждом выдохе изо рта Домино, вырывается белый пар. — Никому из нас не дано уйти. Нас купили, нам платят. И мы принадлежим им, такова уж судьба.
Когда эти слова прозвучали, Домино прекратила бешено стискивать запястья Аллегро и села, обхватив колени руками.
— Миша, как ты это делаешь? — спросила она упавшим голосом. — Как ты можешь жить, видя все это?
Аллегро так и лежала, как будто Домино все еще вжимала ее в снег, лишь слегка приподнялась на локтях.
— Я предпочитаю абстрагироваться, чтобы не чувствовать.
— Чушь. Из всех кого я знаю, ты живешь, ты чувствуешь, как никто другой.
— Приглядись, Лука. Все свои эмоции я только изображаю. И позитивные, и негативные. Мне удалось стать профессионалом, я не только какую-то другую личность могу имитировать, но и собственные чувства.
Домино потрясла головой.
— И как ты можешь так жить? Не позволяя чему бы то ни было касаться тебя?
— А кто о жизни говорил? Это выживание. У меня сердце бьется быстрее только от скорости. Я заставляю себя идти на разные вещи только потому, что хочу проверить, где мой предел, и сохранился ли еще страх смерти. — Она пожала плечами. — Иногда помогает.
