Она была такой живой, такой яркой, такой его.
Когда она заметалась по подушкам, он склонился к ее груди и начал вылизывать нежную кожу, пахнущую сливками и персиком. Ее вкус ударял в голову, как алкоголь. Он стянул платье с ее груди и снова заскользил по ней языком и губами, не ускоряя темпа. Она выкрикнула его имя, хрипло от несдерживаемой страсти и безумного наслаждения. Он мягко втянул в рот ее сосок, она снова вскрикнула, и они одновременно рухнули в бездну.
Глава 10
Заходящееся сердце не должно было отвлекать Никоса от его планов, от раздумий о выгоде, которую он может извлечь, и он знал это. Более подходящего времени для начала медленного, но верного уничтожения всего рода Барбери не найти. Но Тристанна лежала под ним, закрыв глаза и тяжело дыша, и Никос не мог думать ни о чем другом.
Он все еще был в ней и снова хотел ее. Он не понимал самого себя. Неутоленный голод решил за него: еще будет время подумать, составить план, а сейчас нужно только утолить эту жажду.
Он вышел из нее, с удовольствием ощущая, как неохотно она отпустила его. Ее глаза, все еще затуманенные страстью, открылись и тут же сощурились, словно она не была уверена в реальности происходящего. Он встал и снял брюки. Приподнявшись на локтях, она подозрительно наблюдала за ним. Понимала ли она, насколько развратно сейчас выглядит, распластанная на диване, с обнаженной грудью и задранным подолом? Сейчас она была похожа на любовницу больше, чем когда-либо. Он знал, что если скажет ей об этом, то снова обретет твердую почву под ногами, ускользнувшую, когда он погрузился в сладкий плен ее тела. Но он промолчал, и сам не знал почему.
Никос поднял ее с дивана, словно она весила не больше перышка. Она задохнулась, когда он прижал ее к себе, но ничего не сказала. Вместо этого положила голову ему на плечо; волосы упали ей на лицо, как будто она хотела спрятаться. Он должен был воспользоваться этой слабостью, заставить ее посмотреть на него, удостовериться, что им обоим негде прятаться. Когда появляются такие места, все становится куда более личным, а он не мог этого допустить. Это был просто секс.
Он отнес ее в роскошную ванную, примыкавшую к его спальне. На нее он не смотрел, хотя чувствовал, что она изучает его лицо. Он скользнул взглядом по ее совершенному телу, сливочной коже с розово-золотым оттенком, красному платью, подчеркивавшему достоинства фигуры, изгибы бедер и длинные ноги. Он медленно стянул его с нее, бросил на пол и только тогда посмотрел ей в лицо.
Она облизнула нижнюю губу, и голод опять проснулся в нем. Он наклонился к ней и снова ощутил вкус ее губ, собираясь только продлить этот почти священный момент тишины, хотя и не желая признавать его таким, но от этого вкуса возбуждение нахлынуло на него сбивающей с ног волной. Он не хотел ждать, не мог думать, желая овладеть ею так отчаянно, как будто не сделал этого несколько минут назад. Он притянул ее к себе, так что его член прижался к ее животу. Она задохнулась, опираясь о его грудь покрывшимися гусиной кожей руками.
— Никос… — дрожащим шепотом сказала она.
— Тсс. — Он поцеловал ее в шею и провел руками по спине до самых бедер.
Он сжал ее округлые ягодицы и скользнул пальцами между ног, где было влажно и горячо. Она была готова для него, как и он для нее.
— Не говори мне… — начала она все тем же еле слышным шепотом, но он не дал ей закончить.
Если она снова начнет играть в свои игры, ему придется пересмотреть свое поведение и взять себя в руки.
— Тсс. — Он подхватил ее под бедра и поднял в воздух, так что она скользнула грудью по его груди.
Она резко вдохнула, но крепко ухватилась за его плечи, и он резко вошел в нее, легко удерживая ее на весу. Она застыла, а потом из ее груди вырвался долгий хриплый стон, и она уронила голову ему на плечо. Ее приоткрытые губы касались его кожи, затрудненное дыхание обжигало, заставляя его сердце биться все быстрее.
— Обхвати меня ногами, — приказал он, шире расставляя ноги.
Она подчинилась. Их тела идеально подходили друг другу. Он чуть приподнял ее и резко опустил, входя в нее на всю длину. Он двигался, а она всхлипывала от наслаждения ему в шею, содрогаясь всем телом. Он дождался, пока пройдут последние судороги, не выходя из нее, опустился на колени и уложил ее на толстый ковер. Ее взгляд долго не мог сфокусироваться на нем, и он улыбнулся.
— Моя очередь, — сказал он.
Тристанна прижималась к твердому телу Никоса и с изумлением чувствовала, что снова возбуждается от каждого мощного движения. Его золотые глаза были серьезны, лицо искажено страстью.
Так не должно быть. Она не должна чувствовать то, что чувствует, когда он рядом, замирая от каждого его прикосновения, или, по крайней мере, она должна бороться с этим. Но сейчас она могла думать только о нем, как будто во всей вселенной остались они одни.
Он довел ее до черты слишком быстро. Он шептал что-то ободряющее, чего она не понимала, целуя ее в шею. Он скользнул рукой между ее ног и прижал пальцы к ее промежности. Она забилась под ним и разлетелась на тысячи осколков. Сквозь шум крови в ушах она услышала его хриплый вскрик и провалилась в тишину и темноту.
Он не оставил ее в покое, поднял с пола и потянул в душевую кабинку. Горячая вода соткала вокруг них плотный кокон. Никос намыливал ее так осторожно, как будто она была драгоценностью. Не драгоценностью, напомнила она себе, просто его собственностью, а он привык осторожно обращаться со своей собственностью.
Никос молча вывел ее из-под струй воды, молча завернул в мягкое, как облако, полотенце. Их взгляды встретились: его глаза были теперь скорее золотыми, чем карими. Еще никогда она не чувствовала себя такой уязвимой. С самого начала она знала, что нельзя заходить так далеко, знала, что он сломает ее и бросит, лишив сил. Она знала, что не сможет справиться с ним, и все равно сделала это. Самым ужасным было то, что она нисколько не жалела о своей ошибке, в то же время понимая, что еще никогда не попадала в худшую ситуацию.
Она закусила губу и плотнее запахнула на груди полотенце. Никос внимательно разглядывал ее, а потом наклонился к ее губам, словно тоже ощущал весь ужас положения. Однако он ничего не сказал, ведя Тристанну в спальню, к огромной кровати на мраморном постаменте. Она лежала, положив голову ему на плечо, и думала, как теперь жить. Он погладил ее по волосам и вздохнул, как будто сам думал о том же. Но они молчали, зная, что должно случиться, как только будет нарушена тишина.
Слова были ее единственным оружием, от которого она полностью отказалась этой ночью. Может быть, это из-за Питера? Его отвратительное отношение наконец задело ее? Может быть, она отдалась Никосу с таким отчаянием, чтобы доказать себе, что слова брата были ложью? Или дело было в том, что Никос первый и единственный дал ей ощущение защищенности в присутствии Питера? Может быть, ей хотелось, чтобы этот огонь, пожиравший их, значил больше, чем на самом деле?
Тристанна почти боялась думать о том, как управлять их отношениями теперь, когда они стали такими близкими. Как это возможно, если она едва может нормально вздохнуть? Она должна была чувствовать смертельную усталость, но вместо этого чувствовала беспокойство. От запаха Никоса уже знакомое, но не менее сильное возбуждение проснулось в ней, во рту пересохло. Как она могла снова хотеть его? Непонятная боль смешалась с желанием, и она спросила себя, что он сделал с ней и как ей с этим справляться. Теперь она знала, каково это — сгорать заживо. До этого она не могла представить, что будет страстно желать того, что уничтожит ее, медленно, с каждым его прикосновением и поцелуем. Он будет преследовать ее всю жизнь.
