Он обнял ее, ощущая мягкость кожи и ткани слишком закрытой блузки. Возбуждение нарастало, и воспоминания о том, какой горячей, влажной и страстной она была, только подогревали его. Он сделал глубокий вдох, чтобы не овладеть ею прямо на палубе. Он делает это, чтобы отомстить, дело не только в сексе; он не понимал, почему все время приходится напоминать себе об этом.
От нее пахло так же сладко и пряно, как вчера. Ее волосы пахли яблоками; он распустил их, и они заструились по ее спине, поблескивая па солнце. Она молчала, настороженно глядя на него, ерзая, пытаясь отодвинуться от его паха. Ее ладони лежали на его плечах неуверенно, как будто она боялась прикасаться к нему.
— Так намного лучше, — сказал он, приближая к ней лицо. — Никто не хочет иметь в любовницах такую невозможную пуританку.
— Я постараюсь выглядеть как можно более распущенно, — твердо ответила она, впрочем продолжая беспокойно ерзать. — Мне растрепать волосы? Ты этого хочешь?
— Для начала будет неплохо, — серьезно ответил он, хотя ему хотелось рассмеяться. Румянец вспыхнул на ее высоких скулах, в глазах зажглось отчаяние, но в целом она держалась независимо. — И надо что-то сделать с твоей одеждой.
— А что не так с моей одеждой? — спросила она, замерев и прищурившись.
— Так одеваются, когда идут знакомиться с родителями, — беспечно заявил он. — Слишком консервативно и скромно.
— А тебе нужны… вызывающие наряды? — Она поиграла желваками. — Жаль, что ты не упомянул об этом вчера: боюсь, я собирала вещи, ориентируясь на твою репутацию человека с безупречным вкусом.
— Мне нужно, чтобы на тебе было как можно меньше одежды, — скачал Никос, — изысканной или нет. — Он провел рукой по ее спине. — Кожа, Тристанна, — прошептал он ей на ухо и улыбнулся, ощутив ее дрожь. — Я хочу видеть твою кожу.
Она приоткрыла рот, но не издала ни звука. Он не знал, зачем она здесь, хоть и собирался выяснить, но он чувствовал притяжение между ними и не хотел игнорировать его — наоборот, оно сделает его месть еще разрушительнее.
— Когда входишь в комнату, ты должна сначала подойти ко мне, — промурлыкал он, запустив одну руку ей в волосы, другой продолжая гладить по спине. — Ты будешь сидеть у меня на коленях, а не на стуле, пока я не разрешу тебе пересесть.
Он прижался губами к ее уху, скользнул языком по щеке. Она содрогнулась.
— Я поняла, — еле слышно сказала она.
— И ты всегда должна целовать меня в знак приветствия, — прошептал он и накрыл губами ее рот.
По венам Тристанны снова потек жидкий огонь. Она вся обратилась в неистовое желание, скованная его сильными руками, забываясь от прикосновений дразнящих губ. Она хотела забыться полностью, но этого ни за что нельзя было допускать. Тристанна отстранилась и посмотрела Никосу прямо в темные глаза. Его подвижные губы изогнулись в легкой улыбке.
— Благодарю за урок, — сказала она едва слышным шепотом.
Как ему удавалось так легко сводить ее с ума? Часть ее надеялась, что вчерашний страстный выплеск был единичным отклонением, случайностью, однако не время было раздумывать над ним. Она не должна поддаваться страсти. Разве не из-за подобной слабости мать оказалась в руках ее отца? Тристанна не повторит ее ошибки.
— Он закончен? — Его взгляд скользил по ее лицу, пальцы — по шее сзади; она сдержала дрожь, но ничего не смогла сделать с кровью, прилившей к щекам.
— Конечно, — ответила она, делая вид, что не чувствует жара между ними или, по крайней мере, не обращает на него внимания, напоминая себе о своем прозвище — «ледяная» Барбери. — Мы уже поняли, что в этом отношении отлично подходим друг другу. Может быть, пора исследовать другие стороны?
— По-моему, Тристанна, ты снова не улавливаешь сути занятий, — низким голосом сказал он.
Так просто было бы склониться перед его волей, подумала Тристанна, утопая в его медовых глазах. Он был такой сильный, такой подчиняющий, и не было ничего проще отдать себя в его руки, к чему он явно привык. Вчерашние события были самым ярким тому подтверждением. Это как нырнуть в море — сложнее всего решиться, а все остальное сделает гравитация. Но что будет с ее матерью?
Она вспомнила, как мать плакала над могилой Густава, вспомнила ее ненатуральную, вымученную веселость в последующие недели, ее исхудавшие руки. Да, поддаться просто, но тогда она потеряет все, что у нее было, и не сможет помочь матери. Она должна противостоять ему; она выбрала его именно потому, что никто не смел ему противостоять.
— Вовсе нет, — сказала она, собравшись с духом.
Она отбросила волосы с лица и улыбнулась, хотя его колени были хуже раскаленной плиты. Она сможет спрятать поглубже эмоции и показать ему только то, что нужно. Разве Питер не называл ее холодной и бесстрастной?
— Правда? — иронично спросил он.
Невыносимый!
— Я принимаю твои требования и буду стараться их выполнять, однако быть любовницей значит не только выполнять приказы. — Она лениво провела пальцем по его щеке и подбородку. — Хорошая любовница предугадывает желания своего мужчины, приспосабливается к его настроениям, следует за ним повсюду. Это довольно тонкое искусство, не так ли?
— Это вообще не искусство, — ответил Никос, — если ты делаешь все правильно. Слова не могут изменить суть, Тристанна.
— Мужчине не нужно знать законов этого искусства, — легкомысленно сказала она. — Это моя забота. И мне не нужна защита, в особенности от тебя. — Ложь далась ей легко. — Должна признаться, я немного перфекционистка.
Она чуть сдвинулась, предоставляя ему выбор — позволить ей встать или крепче прижать к себе, демонстрируя свою силу. Он выбрал первое, хоть и усмехнулся слегка, но Тристанна была рада даже этой маленькой победе. Он откинулся на спинку стула, прожигая ее взглядом.
— И как же это проявится на сей раз?
— Секс — это слишком примитивно, — бросила она.
Вместо того чтобы сесть на стул, она подошла к поручням и посмотрела на проплывающий мимо красно-золотой берег Франции. Ее ладони были влажные, его жар все еще опалял ее кожу. Она обернулась к нему, стараясь выглядеть беззаботно. Он внимательно посмотрел на нее:
— Я думаю, это зависит от твоего партнера.
Тристанна взмахнула рукой, словно обсуждение секса с Никосом не доставляло ей никаких неудобств.
— Мне больше по душе искусство соблазнения, — продолжила она, словно провела много времени, обдумывая эту тему, а не одну-единственную вчерашнюю ночь, глядя в потолок и размышляя, как же совладать с этим человеком. — Разве не в этом состоят обязанности любовницы? Осуществлять фантазии по требованию, соблазнять, когда этого захочет ее мужчина?
— Я рад, что мы солидарны насчет «по требованию». — Никос потер подбородок. — Это самая важная часть.
— Правда? — Тристанна издала смешок и тут же пожалела об этом: она выдала себя.
