Потом он увидел в том углу движение. Ни свечи, ни «летучей
мыши» он не зажигал, но ночь выдалась лунная, и света хватало…
Капитан взглянул туда. И… Ни до этого, ни потом он больше не
переживал такого ощущения – оказалось, волосы на голове и в самом деле способны
шевелиться от леденящего ужаса…
Громадный медведь, то самое чучело, бог знает сколько лет
стоявший на четырках, приколоченный к деревянному постаменту солидными
гвоздями, пришел в движение. Он высвобождал одну лапу за другой, резко
вздергивая их так, что гвозди оставались в лакированных досках. Он ступил на ковер.
Он двинулся мимо стола прямо к оцепеневшему на постели Капитану.
Это было невозможно и невероятно, но все это происходило не
во сне и не в бреду, а на самом деле. Ожившее чучело, неуклюже переваливаясь,
неприятно шурша лапами по ковру, брело в лунном свете прямехонько к постели,
оставляя за собой какую-то труху из продырявленных подошв или как там у него
называются эти части лап…
Капитан не мог ни шевельнуться, ни заорать. У него хватило
сил только на то, чтобы поставить стакан на столик, как будто именно это сейчас
было самым важным. Он промахнулся, стакан из буржуйского тончайшего хрусталя
полетел на пол, разбился на ковре, и мерзкий стеклянный дребезг лишний раз
доказывал, что все это творится не во сне…
Зверь навис над постелью – и обрушился на Капитана,
грабастая его за глотку огромными лапами. Прямо над лицом оказалась морда, со
стеклянными глазами, языком из какого-то искусственного материала. Это была
морда чучела, жизни в нем было не больше, чем в пустой бутылке, от медведя
воняло пылью и какой-то слежавшейся прелью, он не издал ни звука – но лапы
давили всерьез, тяжело, ощутимо, когти стискивали глотку так, что дыхание
перехватывало и в глазах темнело…
Сначала Капитан отпихивал зверя ладонями, упершись обеими в
грудь. Под ладонями чувствовалось нечто податливо-пустое – шкура и набивка
внутри – медведь казался легким, но хватка на горле образовалась железная, и
оттолкнуть эту жуть не было никакой возможности…
Его спасла армейская привычка класть оружие рядом. Портупея
с кобурой висела на спинке стула – но Капитан схватился не за нее, каким-то
островком трезвого сознания понимая, что зверь-то мертвый. Он нашарил удобную
рукоятку того самого трофейного эсэсовского кинжала, легко вырвал его из ножен
и нанес удар, потом еще и еще. С удесятерившимися от дикого ужаса силами
полосовал чучело вдоль и поперек, везде, куда мог дотянуться, кинжал был
острейший и пластал отлично, из длинных разрезов на Капитана летела старая
пыльная вата и еще какая-то мелкая дрянь вроде высохших опилок, глаза залепило,
он ничего уже не видел, махая кинжалом вслепую, почувствовал, что хватка на
горле ослабла, нашел в себе силы вскочить и полосовал дальше нечто
бесформенное, все еще пытавшееся свалить его с ног, придушить…
Когда он опомнился, протер глаза и отплевался, все было кончено.
Чучела как такового больше не было. Оно валялось на спине, с отсеченными почти
напрочь головой и передними лапами, уже не шевелясь, в груде трухи-набивки –
мелкие ее клочки кружили в воздухе, словно вьюга, медленно опускаясь на ковер…
Шея болела так, как в кошмаре ни за что не бывает. Осторожно
ее потрогав кончиками пальцев, Капитан нащупал вздувшиеся рубцы. Крови,
кажется, не было, но болело адски. Душили его по-настоящему и всерьез.
Он нашел спички, трясущимися пальцами запалил свечу. Все так
и осталось – растерзанное чучело, груда трухи, рубцы на шее… В голове не было
ни мыслей, ни эмоций – все происшедшее казалось настолько диким и
неправдоподобным, что не умещалось в трезвом материалистическом сознании
советского человека, комсомольца и члена партии…
Совсем рядом, на втором этаже, оглушительно прогрохотала
недлинная автоматная очередь. «Библиотека, – с удивившим его ледяным
спокойствием констатировал Капитан. – Это в библиотеке…»
И кинулся туда с пистолетом наготове.
В библиотеке остро и кисло воняло пороховой гарью. Пошарив
по столу, Капитан нашел электрический фонарик, включил. Студент поднимался с
пола, морщась, зажимая ладонью левое предплечье.
– Что случилось? – рявкнул Капитан. Пошарив лучом
вправо-влево, увидел на полу автомат Судаева, лежавший дулом к Студенту.
– Все равно не поверишь, – сказал Студент каким-то
беспомощным, мертвым голосом. – Не поверишь…
Пальцы у него были чуть припачканы кровью, но рана, похоже,
легкая, так, царапина. Сообразив это, Капитан уже не миндальничал, ухватил
друга за здоровую руку, за рукав гимнастерки, проволок в свою комнату и осветил
останки чучела. Сказал:
– Ты, конечно, тоже не поверишь… Только оно и в самом деле
ожило и пыталось меня придушить… Ну, мать твою?
– Он сам стрелял, – сказал Студент. – Понимаешь?
Сам…
Только теперь появился Одессит – тоже с пистолетом, в галифе
и нательной рубахе, красный, вспотевший, всклокоченный, словно часа два без
передыху грузил кирпичи.
Снизу послышался осторожный голос Павлюка:
– Все в порядке, товарищ капитан?
– В порядке, в порядке, дрыхни дальше, – громко
откликнулся Капитан. – Автомат упал нечаянно…
– Он сам стрелял… – тянул Студент, как в бреду. – Сам…
Капитан, не теряя времени, залепил ему легонькую оплеуху,
приведя тем самым в здравый рассудок. Глотнул прямо из горлышка гауптмановского
винца, пустил бутылку по кругу и спросил Одессита:
– А у тебя что стряслось?
– У меня? – весьма ненатурально изобразил тот неведение
и спокойствие. – Да ничего такого…
– Не звезди, – сказал Капитан решительно. – У меня
чучело ожило и пыталось задавить, у Вадьки автомат сам стрелял, а у тебя,
значит, ничего такого? Что ж рожа-то красная?
Одессит перестал отнекиваться очень быстро – как только
осознал, что посетившая его чертовщина не была чем-то уникальным, а накрыла
всех…
Его душил балдахин фамильной постели, огромный пыльный полог
из какой-то тяжелой и дорогой ткани. Свалился сверху и принялся давить,
оборачиваясь вокруг, как кокон, укутывая с головой, смыкаясь, перехватывая
дыхание. Одессит и сам не понимал, каким чудом и какими усилиями ему удалось
материю порвать голыми руками, посередине, сделать дырку, расширить, да в нее и
выломиться…
– Это тебе жить хотелось, голубь, – хмуро сказал
Капитан. – Вот и постарался… А ты что стоишь? Снимай гимнастерку, посмотрим
рану…
Это оказалась и в самом деле царапина – слегка вспороло
мышцу. Принесли медпакет, перебинтовали руку. Студент, хватив стаканчик,
принялся возбужденно рассказывать, уже оклемавшись чуточку.
Он, как обычно, стоял у полок и перебирал книги. На столе
рядом горела «летучая мышь». Увидев справа, за плечом, какое-то движение, он
машинально туда повернулся…
Увидел, как автомат, лежавший на диване, самостоятельно
поворачивается в его сторону…
