А иногда мне приходит в голову, что, перенеся все на бумагу,
сбросишь с плеч некую ношу. Так что когда-нибудь, твердо обещаю, я все же
сделаю над собой нешуточное усилие, устроюсь за столом так, чтобы в окно не
видно было тайги, и начну книгу со скучным, сухим, протокольным названием:
«Эксперимент „Туман“» – о том, как все было на самом деле двадцать лет назад.
И никто не поверит, конечно. А чего же вы ждали?
Александр Бушков
Часть первая. До Великой войны еще далеко…
Таинственный город
1930 год, конец лета. Где-то там, где сходятся границы
Киргизии, Казахстана и китайской провинции Кашгар. Предгорья.
…Они не заблудились и не сбились с пути. Они попросту
представления не имели, куда их занесло, а это совсем другое. Курбаши Джантай,
уходя от висевшей на хвосте погони, петлял, как бог на душу положит, ничего
толком не продумывая, кидаясь и метаясь, лишь бы оторваться – а мангруппа
[1]
упрямо шла почти по пятам, то теряя след, то вновь находя.
Сейчас они как раз потеряли след – и нужно было угадать нюхом, чутьем, наитием,
куда старый лис может дернуть…
Все осложнялось тем, что места вокруг были насквозь
незнакомые, даже проводник приуныл, удрученно ворча: мол, края глухие и
совершенно необитаемые, никто их толком не знает, летних пастбищ тут нет, а
значит, пастухи со стадами сюда не заходят, дичь не водится, так что и
охотников не бывает. Пустые земли, бесполезные: сухая каменистая земля почти
без травы, редкие деревца арчи, неотличимые друг от друга ущелья, осыпи,
холодные ручейки…
Одиннадцать человек с двумя ручными пулеметами, на
приуставших, но вовсе не загнанных лошадях – командир эскадрона, товарищ Аршак
из республиканского ГПУ, проводник и восемь бойцов. Не армия, конечно, но у
Джантая людей было еще меньше, с полдюжины – его крепко потрепали в долине,
расчесали тремя станкачами из засады, так, что уцелевшие кучками прорвались сквозь
оцепление, и по следу пошли мангруппы…
Народ был видавший виды, ни единого новичка, так что особых
оснований для уныния не имелось. Не первый раз гоняли басмачей по горной глуши,
и в дикие, незнакомые места забирались не впервые. К тому же они прекрасно
понимали, что Джантай точно так же не знает этих мест, петляет наугад, прет
наобум, а это дает погоне неплохие шансы. С чего же тут унывать?
В общем, они двигались по наитию, наугад, со всеми
предосторожностями опытных охотников на двуногую дичь, способную в любой миг
устроить засаду и огрызнуться из английских винтовок. Они примерно знали
(компас как-никак имелся), в какой стороне остались населенные места, в каком
направлении – кашгарская граница, куда Джантай, теперь это совершенно ясно, и
нацелился. До границы, насколько можно судить, было еще далековато – а впрочем,
при нужде можно было ее и нарушить самую малость, углубиться немножечко на
сопредельную территорию. Не особенно и великая держава – Кашгар. Всего-то
навсего одна из провинций, на которые Китай фактически распался давненько тому.
Утрутся и перетерпят, если что. Бывали прецеденты…
Город они увидели совершенно неожиданно. Как это порой
случается в горах, за узким проходом меж отвесными скальными стенами вдруг
широко распахнулась долина, обширная, хоть кавалерийские парады устраивай. И
там, правее и ниже, стоял самый настоящий город. Не какой-то убогий кишлак, не
райцентр – именно город, в длину и ширину не менее парочки верст
[2]
…
Всадники остановились без команды. Пулеметчики подняли
«Льюисы». Стояла совершеннейшая тишина, только лошади порой шумно мотали
головами, и звенели железки уздечек. До города было совсем близко, с полверсты,
и без бинокля можно рассмотреть, что возле него – ни малейшего шевеления. Ни
единой живой души в поле зрения.
Сначала командир подумал, что в расчетах он все же немного
сбился, и они уже в Кашгаре. Но эту мысль пришлось с ходу отбросить. Во-первых,
он служил в этих краях четвертый год и моментально вспомнил, что в прилегающих
кашгарских районах таких больших городов нет. Во-вторых…
Во-вторых, он наконец поднял к глазам бинокль и рассмотрел
все, как следует.
Это был совсем другой город. Не походивший ни на кашгарские,
ни на китайские, ни на Бухару или Самарканд. Он был обнесен стеной с башнями,
как на картинках из гимназического учебника истории – только не походили ни
стены, ни башни на европейские крепости. Что-то совсем другое. Они ни на что
знакомое не походили: стены из длинных каменных блоков, по-настоящему огромных,
башни вроде усеченных высоких конусов, с закругленными сверху зубцами. Кое-где
зубцы осыпались, две башни слева полуразрушены, а рядом с аркообразным проемом
городских ворот стена обрушилась почти до земли – и в проеме виднелись каменные
дома, опять-таки ни на что знакомое не похожие. Одни были выше, другие ниже,
кое-где можно рассмотреть колонны, балконы и лестницы. Над крышами-конусами
(вроде бы черепичными) кое-где высоко поднимались квадратные башни. А по обе стороны
ворот (в проеме не было ни створок, ни решетки) стояли статуи – темные,
почти черные, из какого-то камня. Массивные, могучие быки, высотой, если
прикинуть, в два, а то и более человеческих роста, грозно наклонившие головы с
рогами-полумесяцами.
Им не причудилось, не бывает так, чтобы одно и то же
чудилось сразу всем. Чем дольше командир смотрел, тем больше утверждался в
первоначальном мнении, что город очень, очень старый и давно заброшенный.
Почему-то в голове крутилось словечко «невероятно». Невероятно старый и
невероятно давно заброшенный. Такое у командира было впечатление, а почему, он
и сам не знал. Так уж таинственный город выглядел… Перед воротами растет не
только трава, но и взрослая арча, даже на стене укоренилось невысокое корявое
деревце (должно быть, ветром занесло семечко в расселину), черепичные крыши
зияют многочисленными провалами – и ясно, что тут поработала природа, а не
человеческие руки. Людей здесь не было давным-давно, город понемногу рассыпался
и ветшал, хотя, без сомнения, был когда-то построен очень прочно, чтобы жить в
нем долго и укрываться от врагов надежно. Враги у горожан, несомненно, имелись
– иначе к чему было громоздить такие вот стены из неподъемных блоков? Стена в
том месте разрушена землетрясением, не иначе – люди просто-напросто не взяли бы
на себя такой труд…
Никто так и не произнес ни слова, а вот командир молчать
более не мог, потому что командир именно он, и ему приходилось то и дело
принимать решения, не показывать слабины, ничего не пускать на самотек. Над
отрядом должна была постоянно витать его воля, словно отмененный революцией дух
святой… Он обязан был думать и рассуждать за всех, и уж ни в коем случае не
выдавать перед бойцами растерянности.
Он поступил немудрено – махнул плеткой, подзывая проводника
Дильдаша, а когда тот подъехал, спросил сухо, насквозь деловито:
