От КП я отошла примерно на километр, когда услышала сзади
машину, а вскоре она меня и догнала: обычный «козлик», то есть легковой «газик»
повышенной проходимости. «Виллисов» мы тогда еще и в глаза не видели, их стали
привозить позже.
Я сошла с колеи на обочину – колея была узкая. Машина
остановилась. В ней был только водитель – прекрасно помню, с треугольничками в
петлицах и пехотными эмблемами. Вот сколько точно было треугольничков, как-то
не вглядывалась.
Лицо… Обыкновенное, знаете. Типичная, как принято говорить,
простецкая физиономия, славянская. Такой, как бы поточнее… из весельчаков и балагуров.
«Подывыся, дивчина, який я моторный». Отнюдь не первый парень на деревне –
просто веселый и незатейливый. Вот, кстати, что любопытно, хотя и не имеет
отношения к той истории: именно из ребят с такими лицами с равным успехом
получались и настоящие герои, и последние шкуры. Но это не имеет отношения к
той истории… В общем, лицо у него было простое, типичное, располагающее. Улыбка
хорошая, белозубая, и все зубы – здоровые, белые, отличные, хоть колючую
проволоку перекусывай, как кто-то любил выражаться. Наверное, я тогда чисто
профессионально обратила внимание на зубы – у нас на факультете была и
стоматология, основы…
Вот… Он улыбнулся этак открыто, беззаботно и спросил
совершенно непринужденно:
– В расположение, доктор?
Я его не помнила, но подумала, что он мог меня где-то видеть
прежде. Или попросту проявил солдатскую смекалку: знал, что в деревне, на
окраине, стоит медсанбат, и куда же еще шагать врачу, как не туда? Петлицы у
меня были, естественно, медицинские. Одна шпала – это уже не военфельдшер, это
уже доктор, то есть военврач…
Я в ответ… не то чтобы кивнула – так неопределенно пожала
плечами. Все же какая-никакая, а военная тайна – расположение отдельно взятого
воинского подразделения, то есть медсанбата. Тогда с секретностью было строго,
все уши прожужжали, да и основания были, нельзя все списывать на время и
шпиономанию. Да что там далеко ходить, моим девчонкам пришлось однажды
перевязывать самого настоящего диверсанта, немца, не русского предателя. Руку
ему прострелили особисты, когда брали…
Шофер покивал, с понимающим видом, потом сказал:
– Садитесь, доктор, довезем в лучшем виде.
Или как-то иначе он выразился? В общем, сказал какую-то
банальность – но не пошлость, нет, какую-то банальную прибаутку: мол, доставим
в лучшем виде, домчим с ветерком и колокольцами…
Я собиралась к нему сесть, не особенно и раздумывая. Не
хотелось тащиться пешком в такую даль. И подозрений на его счет у меня, в
общем, не имелось. Завезти меня куда-нибудь не в ту сторону он не мог – дорога,
повторяю, была одна-единственная, тянулась вдоль болота. Разведгруппы немцев,
что приходили с той стороны за «языком», вели себя иначе – никто из них не стал
бы в одиночку раскатывать на машине средь бела дня. Служила я почти год, была
обстрелянной в самом прямом смысле. В кобуре у меня был ТТ. Словом,
никакой опасности.
И ведь так бы я к нему и села! Знаете, что помешало? Шлевка.
Шлевки – это две кожаных петли, на которых кобура подвешивается к ремню. На
одной у меня распоролся шов, я давно заметила, но все не собралась починить – и
как раз когда я шагнула к машине, шов разошелся окончательно, кобура вдруг
провисла на одной петле, в первую секунду показалось, что кобура вообще
оторвалась и падает…
Я, чисто машинально, схватилась за нее, посмотрела на
ремень. И, так уж получилось, видела теперь водителя как бы искоса, краем
глаза, боковым зрением.
Это был уже совсем другой человек. Пожалуй, и не человек
вовсе.
Зрачки у него стали вертикальные, как у кошки. У людей таких
не бывает. И зубы теперь были какие-то другие. Не клыки, нет, но… Не могу вам
вразумительно объяснить, в чем была странность, но в тот миг мне стало
совершенно ясно, что зубы у него не те, не человеческие. И с лицом что-то
не в порядке: все на месте, но пропорции изменились как-то вовсе уж неправильно.
Лицевой угол, челюсти, нос – все стало неправильное. Был румяный, щекастый, а
стал похож на череп. Будто череп, обтянутый чем-то вроде кожи – желтоватой,
сухой, не скучной человеческой кожей, а именно подобием кожи.
Это была тварь, вот что я вмиг поняла, и лучше объяснить не
умею даже сегодня, через столько лет. Не человек вовсе. Чужая, непонятная
тварь.
Я шарахнулась, моментально, подальше. Сработал какой-то
инстинкт. Схватилась за кобуру, не мешкая, опять-таки инстинктивно, стала
дергать клапан, и ремешок, как назло, заело…
А он… Я его теперь видела словно бы прежним – но не совсем.
Вроде бы прежний незатейливый парнишка, но сквозь старое лицо что-то как бы проглядывало.
То самое, что я видела краем глаза.
Он, видимо, сориентировался – почти моментально. Понял, что
я его раскусила. Лицо у него исказилось совсем не по-человечески, прошипел
что-то вроде:
– Ишшшь-ты…
Я его интонацию в жизни не смогу повторить. Это уже был не
человеческий голос – но и не звериный звук. Просто… Что-то настолько другое, не
знаю, как и описать… Тварь прошипела – разочарованно, зло, с нешуточной
досадой, что у нее сорвалось:
– Ишшшь-ты…
Я все еще дергала кобуру, отбежала еще дальше, а он вдруг
рванул машину с места. Даже не пытался на меня наброситься. Рванул с места,
моментально исчез из виду – дорога была не прямая, выгибалась то так, то этак,
машина в несколько секунд исчезла за поворотом…
Пистолет я наконец выдернула, загнала патрон в ствол, только
никого уже не было. Так и стояла с «ТТ» в руке. Тишина, солнышко, безлюдье
полное, и меня колотит крупной дрожью…
Ну, понемножку успокоилась, стала рассуждать уже совершенно
спокойно.
И что теперь прикажете делать? Возвращаться на КП и там все
рассказать, попросить, чтобы меня свезли в медсанбат? Рассказать, что вместо
шофера за рулем «козлика» сидела какая-то тварь? Вы бы на их месте отнеслись
серьезно к подобному рассказу? То-то. Подумали бы, что у докторши, вульгарно
выражаясь, у самой шарики заехали за ролики (бытовало тогда такое выражение).
На войне с людьми это случается…
Словом, я постояла-постояла, собралась с духом – и пошла
дальше, прямехонько в медсанбат. Пистолет, правда, так и не спрятала, держала в
руке со снятым предохранителем. Только ни этого, ни машины так больше и не
увидела, добралась до окраины деревни без малейших приключений. Спросила у
часового, не проезжал ли «козлик» с белобрысым таким пареньком за рулем.
Оказалось, проезжал. Часовой его, понятное дело, останавливать не стал – он же
не в расположение медсанбата ехал, а мимо…
Вот такая история. Я была девушка городская, с высшим
образованием, из интеллигентной семьи. Дома у нас никто и никогда не
интересовался таким – чертовщиной, мистикой, фольклором. Никаких верующих
бабушек, никаких вечерних рассказов в духе «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
«Вечера» – это было совсем другое, классика, литературный вымысел. А сама я
была, естественно, комсомолкой, твердокаменной материалисткой. Как писал кто-то
– воспитана временем и страной…
