На улице было прохладно – польский январь ничуть не походил
на сибирский, но все же было около нуля, дул промозглый ветерок с порывами
мокрого снега, и в одной гимнастерке было зябко. Впрочем, замерзнуть
по-настоящему майор не успел – комбат, четко давая отмашку рукой, вслух
сосчитал до десяти и, хихикая, толкнул гостя в спину:
– Ну, шагай… Только держись за воздух…
Он так хихикал и фыркал, что дело было определенно нечисто,
попахивало каким-то особо изощренным розыгрышем. Но чего прикажете бояться,
находясь в тылу, в компании старого друга, своего же офицера? Майор, изрядно
подогретый к тому же французской живительной влагой, браво спустился в блиндаж
по аккуратной деревянной лесенке, слаженной с немецкой аккуратностью – ни одна
ступенечка под ногой не скрипнула, ни одна стойка не покосилась…
Сидящий за столом встал и повернулся к нему.
Вот тут у майора, по его собственному признанию, в зобу
дыханье сперло.
Потому что Бергенова нигде не было видно – а к майору,
бесшумно ступая, подходил великий вождь и учитель, Верховный главнокомандующий
Иосиф Виссарионович Сталин.
В точности такой, как на портретах – в кителе с маршальскими
погонами и одинокой звездочкой Героя Социалистического Труда на груди, с
аккуратно зачесанными седоватыми волосами и неповторимым взглядом, с трубочкой
в руке.
Майор остолбенел, машинально приняв стойку «смирно»,
прижимая руки по швам так, что стало больно ладоням. Хмель моментально вылетел
из головы, она стала ясной, как стеклышко – но мысли прыгали в совершеннейшем
сумбуре. Умом майор понимал, что это просто-напросто очередное наваждение,
колдовство, мoрок – но ничего не мог с собой поделать, застыл оловянным
солдатиком, потому что перед ним стоял товарищ Сталин собственной персоной, как
две капли воды схожий с портретами.
– Рад вас видэть, товарищ майор, – сказал Верховный,
улыбаясь в усы. – Как успэхи в боевой и полытыческой подготовки?
– С… стараемся, товарищ Сталин… – только и смог выдавить из
себя майор, стоя навытяжку.
– Нэплохо, – сказал Верховный, легонько коснувшись
гимнастерки майора черенком знакомой всему человечеству трубки. – А водку
нэ пьете? По бабам нэ гуляете? В молодости можно, если это нэ врэдит дэлу…
Майор, уже совершенно трезвехонький, чувствовал, как по
спине у него ползут ручеечки пота. Все это с ним происходило не во сне, а
наяву.
– Ну ладно, можетэ идты, – смилостивился Верховный, уже
откровенно улыбаясь. – Крюгом…
Майор плохо помнил, как он, безукоризненно выполнив поворот
через плечо – и не помнил, через которое – вывалился из блиндажа под ночное
небо, под ветер и мокрый снежок. И уже не чувствовал ни холода, ни
падавших на непокрытую голову то ли снежинок, то ли капель.
А комбат самозабвенно хохотал, повторяя:
– Ну, видел бы ты себя! Лица нет! Пошли, простудишься… Не
лето.
Схватил покорного майора за локоть и насильно втащил в
блиндаж, где уже не было никакого Верховного, один лишь Бергенов стоял у стола.
И шустро испарился по жесту комбата.
Тот усадил гостя, налил ему полную стопку. Майор выпил, как
воду, но его не взяло.
– Как это? – спросил он потрясенно.
– Я ж тебе говорю, – сказал комбат, ухмыляясь широко и
беззаботно. – Ординарец у меня – уникум. Видал, чего умеет? У него
вся семейка такая, это у них от дедов-прадедов… Хочешь, он тебе всамделишного
Жукова изобразит? Или артистку Серову? Да ты не стесняйся, заказывай, кого
хочешь, он кого угодно может…
Майор выпил еще – и только тут стало понемногу забирать. Он
долго еще хмыкал, крутил головой, пару раз оглянулся на дверь.
– А ты, вообще, молоток, – сказал комбат
одобрительно. – У меня тут один из блиндажа после отца бомбой вылетел,
глаза дурные, летит, не разбирая дороги. Я его и догнал-то не сразу, пришлось
бутылку влить, чтобы успокоить…
– Как это? – повторил майор.
– Говорю тебе – азиатское колдовство, – разъяснил
комбат авторитетно, с видом специалиста. – Наваждение наводить. Он
рассказывал, у него отец в гражданскую именно таким вот образом увильнул от
неминучей смертушки. Он был красный и, когда его где-то там подловили басмачи,
прикинулся ихним самым главным курбаши… Они поверили. Так и ушел…
– Ты смотри, – предостерегающе сказал майор. –
Такими, знаешь, вещами шутить…
Комбат прищурился:
– А кто настучит? Ты, что ли?
– Я-то не настучу, – сказал майор. – Только мало
ли… мир не без добрых людей. За такие вещи…
– За какие? – все так же беззаботно ухмылялся
комбат. – Ты себе только представь сигнальчик: «Командир батальона имярек
и его ординарец Бергенов с помощью азиатского колдовства вызывают у себя в
блиндаже образ товарища Сталина, иллюзион, имеющий полное сходство с
настоящим…» А? Да за такой сигнал этого «сигналиста» самого увезут если не на
губу, то уж точно в дурдом… – и он азартно блеснул глазами. – Воздушный
десант так просто не возьмешь, не пугай ежа голой задницей…
В том, что он говорил, безусловно был резон, но майор
чувствовал себя прескверно после этакой встряски. Дальнейший разговор как-то не
клеился, пилось плохо, и он распрощался при первой же возможности, сославшись
на неотложные служебные обязанности.
Вскоре началось наступление, огромные массы войска пришли в
движение, самым причудливым образом перемешиваясь и перемещаясь, и майор уже
больше никогда не встречал ни комбата, ни его ординарца Бергенова. Но
Верховного в блиндаже запомнил на всю жизнь – и голову готов был прозакладывать,
что это наваждение однажды случилось с ним наяву…
Как выходили из окружения
Ну, как-как… Ножками. Было нас человек семь или восемь, из
разных частей, так уж сбились. На всех – одна винтовка с подсумком и наган.
И жрать совершенно нечего.
Я вам не буду подробно рассказывать про все эти перипетии.
Про них и так рассказано немало, книги написаны, кино снимали сто раз… Одно
скажу: ощущения были мерзопакостнейшие. Июль сорок первого – и весь разговор.
Мы уж и ждать перестали, что подойдут наши главные силы и вытеснят агрессора на
его территорию, чтобы там – малой кровью, могучим ударом… Мы и гадать
перестали, почему все протекает совсем не так, как нас учили, вопреки всем
ожиданиям. Не было никакого толку от таких умствований, жить они совершенно не
помогали. Кишки в брюхе от голода путаются, ноги гудят, куда ни ткнись – всюду
прет немец. Сытый, вооруженный, многочисленный, нахальный, с губными
гармошками, бравый… Тут не до умствований. Одна задача была – выйти к своим,
должны же они где-то закрепиться…
И был у нас один… Даже не помню, как его звали. А, по-моему,
он и не назвался. Просто – сапер. Мы, так уж завелось, друг друга звали не по
именам или фамилиям, а по петлицам – пехота, химик, сапер… У него были
саперные петлицы, черные с синей окантовкой, на петлицах, как полагается, кирка
с лопатой…
