Псковская летопись рассказывает о весьма необычном событии:
в лето 7090 (1502 г. от Р. Х.) «изыдоша коркодилии лютие звери из реки и
путь затвориша; людей много поядоша. И ужасошеся людие и молиши Бога по всей
земли. И паки спряташися, а иных избиша».
Иные исследователи, пытаясь хоть как-то объяснить загадку,
выдвинули версию: дескать, некие иноземные купцы зачем-то привезли на Русь
несколько крокодилов, каковые сбежали и, освоившись в русских реках, стали
нападать на людей. Однако эта гипотеза выглядит мало правдоподобно. Во-первых,
в летописи речь идет явно о событии, которое можно назвать нашествием «лютых»
крокодилов. Вряд ли наши предки, располагавшие к тому времени огнестрельным
оружием (вспомним отважного мужичка с железной лопатой, даже без ружья) стали
бы пугаться пары-тройки привозных ящеров, которые и не могли быть особенно
большими: ради простоты перевозки иноземные купцы наверняка прихватили бы
небольших, молодых крокодильчиков. Во-вторых, в старинных русских документах
попросту не встречаются упоминания о иностранных торговцах, привозивших
рептилий. В-третьих, столь крупный отечественный специалист, как академик Б.А.
Рыбаков, посвятивший водяному богу-ящеру целую главу в своем труде «Язычество
Древней Руси», писал, что «речь идет о реальном нашествии речных ящеров».
Возможно, эти «речные крокодилы», прекрасно знакомые нашим
далеким предкам, в силу каких-то сбоев в обычном механизме существования
чрезмерно размножились. И мигрировали, подобно леммингам. В любом случае речь
идет о масштабном нашествии опасных рептилий: люди ужаснулись «по всей»
Псковской земле, значит, угроза была нешуточная…
В том же XVI веке посол австрийского императора Сигизмунд
Герберштейн в своей книге «Записки о московитских делах» подробно описывает
неких крупных ящериц, неизвестных современной науке, которым язычники-литовцы
поклонялись, как богам. Эти «боги» опять-таки ведут себя совершенно
небожественно, всего-то в определенные часы вылезая из укрытия, чтобы попить
приготовленного для них молока. Книга Герберштейна до сих пор считается одним
из ценнейших источников российской историографии, а ее автор на барона
Мюнхгаузена ничуть не походил. Вот что он писал конкретно: «Там и поныне очень
много идолопоклонников, которые кормят у себя дома как бы пенатов
[20]
,
каких-то змей с четырьмя короткими лапами наподобие ящериц, с черным и жирным
телом, имеющих не более 3 пядей в длину (60–75 см – А. Б.). В положенные
дни люди очищают свой дом и с каким-то страхом всем семейством благоговейно
поклоняются им, выползающим к поставленной пище». Ничего особенно сказочного –
в иных местностях Юго-Восточной Азии точно так же кормят священных для местного
населения кобр, привыкших в определенные часы выползать к принесенной пище.
И, наконец, уже в наши дни известия о случайных встречах с
небольшими речными ящерами порой приходят из малообитаемых районов Псковской и
Новгородской областей, знаменитых огромными болотами.
Конечно, трудно поверить, что некие крупные рептилии и до
сих пор обитают в болотах Псковщины или в уральской тайге. Вполне возможно, они
существовали, но вымерли, и наши далекие предки (впрочем, судя по уральским
былям, не такие уж далекие) сталкивались с последними особями вымирающих видов.
Как бы там ни было, то постоянство, с которым сотни лет обитатели огромных
территорий, простирающихся от Балтики до Урала, сохраняли рассказы о «ящерах» и
«полозах», заставляет задуматься. Можно вспомнить, сколь длинен список крупных
животных, всего сто лет назад считавшихся плодом расстроенного воображения
вралей-охотников или сказками туземцев. Комодские вараны, целакант, карликовый
бегемот, медведь-кадьяк… Вплоть до начала двадцатого столетия ученые и не
подозревали о существовании гигантской горной гориллы! В 1900 году, в местах,
считавшихся прекрасно исследованными, исхоженными естествоиспытателями вдоль и
поперек, английский капитан Гиббонс обнаружил дотоле неизвестного белого носорога.
Не землеройку или белку, а животное весом в две тонны, достигавшее в холке двух
метров…
Практика к тому же показывает, что порой реальнейшее
животное способно приобрести в глазах обитателей данной местности черты
мифологического чудовища: например, того же карликового бегемота, зверя, в
общем, безобидного, негры считали «ядовитым» и панически боялись к нему даже
прикоснуться. В разных частях света прямо-таки мистическими свойствами наделяли
гиену и росомаху, волка и комодского варана. Так что, возможно, сообщения о
реальном Полозе, то ли ящере, то ли змее (а быть может, и змее, и ящере)
примешались позднейшие наслоения чисто сказочного плана. Сказка тесно
переплелась с рассказами очевидцев.
Однако предания о волках, способных человеческим голосом
беседовать со странствующими царевичами, еще не делают волка мифологическим
животным. И так далее, примеров можно подобрать много.
Районы дикие, необжитые, где в буквальном смысле не ступала
еще нога человека, весьма обширны – что за Уралом, что на Урале. И не
исключено, что где-то в уральской горной тайге и сейчас греется на солнышке
реликтовое животное, именуемое Великим Полозом – и по своей неразумности представления
не имеющее, что молва наделила его способность оборачиваться человеком и
«отводить» золото…
Эка невидаль…
Геологические были о странном. Быль о машине-невидимке.
Это случилось в середине лета 1977-го года. Лето это
памятно, в первую очередь, даже не своими странностями, о которых рассказано
ниже, а тем, что именно тогда в Красноярском крае из магазинов начисто исчез
шоколад. К этому привыкли не сразу, вот это выглядело по-настоящему странно:
долгие годы шоколада в магазинах было хоть завались, и вдруг он исчез в
одночасье, сначала показалось, это ненадолго, но выяснилось – лет на десять.
Ладно, не будем отвлекаться. Наш отряд тогда, как говорят в
геологии, стоял на крохотной таежной речушке, у склона огромной и пологой,
километров десять в диаметре, сопки, сплошь заросшей лесом. По другую сторону
сопки – деревня. Из деревни к лагерю вокруг сопки вели две дороги, с высоты
птичьего полета, надо полагать, смотревшиеся огромными полукружьями. Дорога с
правой стороны сопки и дорога с левой. По какой из двух ни пойдешь от лагеря –
придешь в деревню. По какой ни пойдешь от деревни… Ну, соответственно.
Место это, как в первый же день выяснилось, было медвежьей
территорией. Медведь – зверь оседлый, отгораживает себе строго определенную
территорию и, подобно средневековому феодалу, считает ее своим законным и
неотъемлемым владением. Другим медведям внутрь отмеченных границ заходить
категорически не рекомендуется – иначе хозяин постарается пустить их клочками
по закоулочкам. Людям гораздо проще. Сытый и здоровый медведь никогда не
трогает без особой нужды ни людей, ни домашнюю скотину, если люди соблюдают
несложные правила.
Позже выяснилось, что здешний топтыгин был не просто
феодалом, а наследственным хозяином. Поколении, кажется, в четвертом.
И прадедушка его, и дедушка и папаша (а может, прабабушка, бабушка и
мамаша, в такие тонкости никто не вдавался) обитали в этих самых местах с
довоенных времен. С деревенскими медведь поддерживал своего рода нейтралитет: в
селе он не пакостничал, коров, во множестве шлявшихся по тайге, никогда не
трогал, а деревенские, в свою очередь, воздерживались от актов вооруженной
агрессии по отношению к династии топтыгиных. Городские охотники в те времена
туда не добирались. Так что всем было удобно, всем было хорошо, и людям, и
косолапому.
