И я, кажется, знаю почему. Бывают такие ситуации: когда с
человеком происходит нечто необычайное и он твердо знает, что все это не было
ни сном, ни бредом, ни галлюцинацией, но тем не менее случившееся настолько
загадочно и неправильно, что человек повторяет себе: да, это было, было, но
такого не должно быть, не должно!
Бывают такие ситуации, честное слово…
Так уж давно повелось, что у каждого пограничного участка
есть своя, специфическая, особая головная боль. Иногда это определенный отрезок
границы, который в силу природных причин труднее всего охранять и
патрулировать, а иногда – особо примечательная персона, печально прославленная
знаменитость. Гнуснопрославленная, как писал Аркадий Гайдар о небезызвестном
Квакине.
Обстановка в зоне действия заставы, которую мы здесь будем
именовать «Озеро» (хотя на самом деле она именовалась совершенно по-другому, и
мне неизвестно, как именно), и без того была донельзя сложной. По ту сторону
располагалась Маньчжурия, а это предполагало полный набор всех мыслимых
неприятностей и всех разновидностей нарушителей.
Через границу ходили носители опиума – во всех мыслимых
обличьях, с массой хитрых приемчиков. Наркомания, знаете ли, родилась не вчера.
В особенности на Дальнем Востоке. Еще при царе переправка наркотиков с
китайской территории была бизнесом крупным и серьезным. Настолько, что
бесследно исчезали не разысканные до сих пор полицейские офицеры,
командированные из столицы, а в иные районы и города полиция не совалась
вообще. С этими районами в начале двадцатых покончила только советская ЧК,
пусть и не самыми джентльменскими методами – их попросту оцепили спецчастями,
запалили с четырех концов и клали пулеметными очередями спасавшийся в панике
криминальный элемент. Негуманно, но эффективно. Для брезгливых либералов можно
уточнить, что французы в первые месяцы Первой мировой именно так почистили
Париж – без всяких судов и прочих юридических процедур согнали в Венсенскую
крепость всех, кто по делам оперативного учета проходил как уголовники со
стажем, выставили пулеметы и порезали всех до одного без оглядки на права
человека и парламентскую демократию…
В общем, через границу ходили носители опиума. Заглядывали
москитные банды – группочки в несколько человек из живших на той стороне
белоказаков, хорошо вооруженные, умевшие воевать и устраивать молниеносные
диверсии, а потом растворяться в тайге, как сахар в кипятке.
С той стороны, от маньчжурских властей и японцев (что,
собственно, было одно и то же), бежали в Советский Союз угнетенные китайцы
обоего пола и всех возрастов. Среди этой публики, как легко догадаться, хватало
шпионов, существовавших отнюдь не только в романах, кинофильмах и воспаленном
воображении злых энкаведешников. Японцы агентуру засылали массово и умело. Был
случай, когда с той стороны перебежал китайский партизан, чудом вырвавшийся из
маньчжурской тюрьмы, где ему по тамошнему милому обычаю отрезали оба уха.
Потерпевшего товарища приютили и подыскали работу – и только в сорок втором
разоблачили. Достоверно выяснив, что это не китаец, а японец из хорошей
самурайской фамилии, уши ему отрезал под наркозом военный доктор. Азия-с… Его,
конечно, шлепнули после соответствующих юридических процедур, но отнеслись с
уважением. Профессионала, согласившегося, чтобы ему ради выполнения задания
отрезали уши, следует уважать…
Так вот, главной головной болью на заставе «Озеро» был
китаец с каким-то простым и распространенным именем, то ли Ван, то ли Чжао, а
кличка ему была Хуй Хули. Это в русском языке сии словечки звучат невероятно
матерно, а по-китайски прозвище означает «Мудрая Лиса». Если кто-то
сомневается, может проверить. (Кстати, «е-бань» по-китайски означает
всего-навсего «ночная смена».)
Китаец с прозвищем, напоминавшим индейское имя, свою кличку
оправдал давно. Досье на него имелось толщиной с кирпич, точно знали, что
означенный экземпляр таскает опиум и прочую контрабанду, а вдобавок путается с
японской разведкой (контрабанда и спецслужбы всегда были тесно сплетены), но взять
его никак не удавалось. Уходил, как песок сквозь пальцы, всякий раз напоминая
тем самым незадачливым ловцам, что кличку получил не зря. Кое-кто из местного
населения (в том числе и источники НКВД) твердил, что Мудрая Лиса знается с
нечистой силой, мол, этим и объясняется неуловимость и все прочее:
сверхъестественное чутье на засады, умение исчезать из самых надежных ловушек…
Кураторы из НКВД, как легко догадаться, эти разговорчики и подобные настроения
пресекали в корне, чтобы не разводить глупой мистики, которой место
исключительно на свалке истории.
Именно так полагал и человек, с которым приключилась
нижеследующая история. Полагал до определенного времени…
Командование принимает решения быстро и неожиданно. А посему
для нашего героя очередной приказ был громом с ясного неба – но исключительно в
смысле неожиданности. Человек это был опытный, служил не первый год. Трое
выделенных ему в подчиненные тоже были не зеленые новобранцы. Осназ НКВД – это,
знаете ли, были те еще ребятки, способные размазать любых Джеймсов Бондов и
Шварценеггеров…
Вводная оказалась не такой уж сложной. Есть кореец, который
по каким-то своим личным причинам (кои никого, в общем, не интересуют) хочет
сдать советским Мудрую Лису, у которого шестерил года два, а потом отчего-то
решил завязать. И группе надлежит выдвинуться в указанную точку на самой
границе, дабы встретиться с этой отчего-то прозревшей и перековавшейся
шестеркой, а там он подробно расскажет, где именно следует изловить Лису.
Задание самое обычное. Бывали и посложнее, и поопаснее. И
то, что в углу комнаты все время, пока облеченный полномочиями краском проводил
инструктаж, сидел незнакомый человек, тоже было ситуацией привычной. Мало ли
кто и откуда. Особист из области, а то и, учитывая важность задания, товарищ из
наркомата. Такие частенько маячили в некотором отдалении.
Вот только, учитывая последующее, этот незнакомец запомнился
рассказчику как никто другой. Худое лицо, обтянутый кожей череп, довольно
неприятный (последнее никак не может служить особой приметой, поскольку шишки
из системы, как правило, обаянием и не блистали). На левом рукаве шинели – герб
Советского Союза, но петлиц на воротнике нет. А на петлицах гимнастерки видны
из-под распахнутого ворота по три полоски, но сколько на них звездочек,
разглядеть не удалось.
Он все время инструктажа просидел неподвижно, вроде бы и не
дыша. Только потом, когда командир закончил, пересел поближе, не спеша обозрел
четверку не самым приятным взглядом – и заговорил. Голос у него был
примечательный – словно человек, никак не привыкший быть добрым и душевным,
искренне пытался говорить с некоторой долей неофициальности и теплоты.
– Вот тут такое дело, ребята… – сказал он, не глядя в
глаза. – Если что-то не получится, если что-то начнет не складываться…
Ладно, давайте без дипломатии. Если начнется что-то странное, непонятное,
необычное… – он определенно сделал над собой усилие. – В общем, если
начнется какая-нибудь чертовщина, разрешаю прервать выполнение задания и
вернуться назад. Более того, даже не разрешаю, а требую, приказываю…
