– А… солнце где? – Кейт посмотрела туда, где недавно было окно, и поняла: она проспала до ночи.
– Ты кричала. Звала его на помощь.
– Кого?
Старуха покачала головой и промолчала. Значит, она проснулась от этого кошмара, а старуха прибежала на ее крик.
– Вы кто?
– Ты все равно не запомнишь мое имя.
– Вы… я – в резервации?
Старуха кивнула. На вид ей было не меньше девяноста, лицо ее все состояло из морщин, по обе стороны от высокого лба, сдавленного у висков, красовались тоненькие косички.
И как она могла сомневаться! Конечно, она у индейцев! Не повезло, так не повезло. Неизвестно еще, что с ней случилось и сколько она тут лежит.
– Пить?
– Не откажусь.
Старуха принесла воды, которая показалась Кейт невероятно вкусной, и что-то на хлебе. Съев загадочный бутерброд, не спрашивая, на всякий случай, из чего он состоит, Кейт попыталась встать.
– Э, нет. Тебе рано.
– То есть как это – «рано»?
– В тебе очень много лекарства. Ты упадешь.
– Какого такого лекарства? – угрожающе спросила Кейт.
– Не бойся. Я им всех лечу. И никто не жаловался. А вот это, – старуха показала одноразовый шприц, – я сделала тебе, чтобы ты успокоилась и перестала метаться в бреду, когда тебя ко мне притащили.
– А… меня притащили?
Старуха улыбалась, обнажая частые, но совершенно желтые, как у мыши, зубы.
– Сама ты в таком виде и шагу не могла ступить.
– А что со мной было?
– Упала ты. С дороги катилась, наверное. У нас там камни большие… Ты потерпишь, если я буду курить?
Кейт сглотнула. Рассказ старухи действовал возбуждающе: захотелось вишневого табаку.
– Да я и сама не прочь.
Старуха, не выказывая ни малейшего удивления, вышла, потом вернулась с горстью какой-то травы, ловким движением соорудила две самокрутки и подала одну своей гостье.
– Это – что?
– Это хороший табак.
Кейт затянулась и закашлялась. Табак действительно был очень хороший. Но продирал до самого топчана, на котором сидела Кейт… Некоторое время они молчали. Кейт мучила слабость, и, так и не отважившись на вторую затяжку, она откинулась на постель.
Она страшилась задать главный вопрос: сколько времени провела здесь. Наверное, отец обзвонил все морги, и в Париже ждет Бернар. А она… Интересно, здесь есть хоть какие-нибудь признаки цивилизации? Отвечая на ее вопрос, в соседней комнате что-то запищало. Старуха проворно засеменила туда и вскоре вернулась с трубкой радиотелефона, в которую оживленно говорила что-то на своем языке. У Кейт пропал дар речи. Как же так? А где же набедренные повязки? Окончив бурный диалог, старуха проследила за безумным взглядом Кейт и жестом предложила ей воспользоваться телефоном.
– Только в другой штат звонить через двойной код.
– У! Вот это да! А я думала, что у вас ничего нет.
– Как же? Мы нормальные люди.
Кейт набирала номер родителей. На всякий случай поинтересовалась у старухи:
– Это Техас?
– Да.
– А сколько я тут лежу?
– Три дня.
– Сколько?!!
– Да, завтра утром будет трое суток.
– Папа! Папа! – заголосила она в трубку, услышав голос отца. – Я жива!!!
– А я думал, что ты мне с того света звонишь. С Новым годом, дочка!
– Папа, я…
– Ты, я смотрю, хорошо развлекаешься. И Париж тебя ничему не научил.
– А… как я развлекаюсь?
– Что, уже не помнишь?
– Не помню.
– Зато шериф надолго запомнит. Штраф за стекло в «Корифеях» с меня уже содрали. С бензоколонкой будем разбираться потом.
– А при чем тут стекло? Папа! Я чуть не умерла! Я в резервации!
Но отец не обращал внимания на то, что она говорила.
– Виски до добра не доведет, Кейт! Ты когда должна быть в Париже?
– Се… сегодня утром. Папа, я не могу, у меня голова кружится, я даже не могу встать.
– Не пей! Я же тебе говорил.
– Да я ничего не помню! – возмущенно вскричала она. – Мне надо в Париж, черт побери! У меня нет денег и документов!
– Вот что, Кейт. Знаем мы эти старые песни. Все, чем я могу тебе помочь, это хороший совет. С шерифом тебе лучше не встречаться. Он мечтает увидеть тебя в полицейском участке. Поэтому приходи вечерком домой, а я потихоньку отвезу тебя в Остин, до аэропорта. Может, он тебя и простит, когда приедешь на следующие каникулы.
Кейт вкрадчиво задала главный вопрос:
– Папа, а где Харли?
– Да забрал я его, забрал.
– А где он был?
– Где бросила, там и валялся. На южной дороге, конечно, где ж ему быть? Неподалеку от той бензоколонки.
– Да о какой бензоколонке ты говоришь?
– А о такой. Шериф утверждает, что ты разнесла половину дома у хозяина этой чертовой бензоколонки, помнишь Стенинга?
– Да.
– …Свалила два сарая и два крыльца. Ты чудом не взорвала все к чертовой матери!
– О-о-о! Папа, я не помню.
– Не удивительно после такого количества виски.
– Папа, я ничего не понимаю, я перезвоню тебе, когда соберусь домой. Пока.
Кейт повесила трубку. Разум отказывался что-либо осознавать, а память упрямо отказывалась ему помогать в этом. Как странно, неужели она натворила столько дел? А вообще это в ее стиле: ребята, наверно, только посмеялись бы вместе с ней. Жалко, она до них так и не доехала. А может – доехала, но не помнит…
А тут еще этот противный шериф. Он уже заочно достал Кейт в папиных рассказах. Чего он лезет, если они даже не знакомы, а она его никогда не видела!
Все время разговора старуха деликатно вышла, а потом вернулась с каким-то чаем, который отдавал крепким табаком, но Кейт была вынуждена выпить его под властным взором своей спасительницы. Удостоверившись, что в чашке не осталось ни капли, старуха исчезла в загадочном и совершенно неизмеримом для Кейт пространстве за полотняной дверью, пожелав девушке спокойной ночи. Сначала ей совсем не хотелось спать, но потом, видимо, подействовал чай, и она провалилась в сон. Причем не просто провалилась, ей показалось даже, что она падает, раскинув руки, как парашютист в пустоту, когда купол еще не раскрылся…
Ей приснилось все, что произошло тремя днями раньше, приснилось до малейших подробностей: от разговора с шерифом в баре до падения на камни. Причем во сне Кейт видела значительно больше, чем наяву. Она узнала наконец, что это была знакомая бензоколонка, которой они с ребятами часто пользовались. Ей бы вместо того, чтобы наматывать круги по двору несчастного Стенинга, надо было заправиться у него. И после этого спокойно удирать от шерифа… Теперь она отчетливо представила лица тех парней, которые подобрали ее на дороге, вспомнила каждый из камней, по которым катилась, выпрыгнув из машины. Она помнила, что ее нашли на рассвете мужчина и женщина, тоже, скорее всего, жители резервации, и, поспорив немного на непонятном языке, все-таки отнесли ее сюда, к этой старухе. Та поила ее каким-то вязким омерзительным лекарством, Кейт сопротивлялась, а старуха вливала и вливала в нее эту гадость…
