Она подняла руки, показывая, что сдается.
— Что с тобой? — прошептал Макс. — Как в одной женщине могут соединяться два таких разных существа? — Держа в руках ее груди, он большими пальцами очерчивал круги вокруг ее сосков, приближаясь, но не касаясь их.
— Пожалуйста, — бросила Энн. — Сделай это. — Она хотела, чтобы он продолжал эту игру с ее сосками и взял их.
Внезапно он вошел в нее, обхватил ее за колени и повалил на ковер. Волна ужаса накрыла ее…
— Макс, — выдохнула она…
Его поцелуй лишил ее возможности продолжить, он повторил его и, расположившись сверху, резко вошел в нее снова. Ее тело сильно вибрировало, она открывала рот для крика, но его рев заглушал ее слабый голос. Один, два, три раза он входил в нее, словно испытывая ее, ища свой ритм, и с каждым его движением Энн кусала нижнюю губу, пытаясь приглушить вырывавшиеся из горла стоны.
Ее руки были раскинуты, в глазах стояли слезы. Макс ускорил движения, он стонал от удовольствия.
На него нахлынуло ощущение, сладостное и непереносимо острое, он словно пронзал ее, вспыхивая огнем в ее лоне. Ее тело глубоко вибрировало, отзываясь на последнее сильное движение Макса, — он выкрикнул ее имя и постепенно вышел из нее, продолжая держать в своих руках.
— Энни, Энни, — бормотал он, будто впадая в забытье, — чего бы мне это ни стоило, ты будешь моей.
Несколько мгновений она оставалась неподвижной. Боль отступила, но не покинула ее. И ей следовало уйти. Вначале ей показалось, что она сможет ускользнуть незаметно, но он коснулся ее лица:
— Останься.
Когда его объятия ослабли, она вскочила, сгребла свою одежду и ринулась в спальню. Миновав ее, она прошла в ванную и заперлась изнутри. Вентилятор ожил. А из душа ударила струя воды. Женщина может принять душ, когда ей хочется побыть одной. Разве не так? И в этом не было никакого двойного смысла. А пока она стояла под душем и не слышала шагов Макса, вздумай он последовать за ней.
Он откинулся на спину и положил руку под голову. Пытался осознать, что произошло. Та Энн, которую он знал, ничуть не напоминала Энн, которая провоцировала его, пыталась манипулировать им. При этой мысли он улыбнулся. Она, казалось, не понимала, что делает лишь то, что он позволяет ей. Каждое ее движение, каждое неподражаемое слово воспламеняли его до безумия. Макс вздохнул полной грудью. Он сказал ей то, что чувствовал.
Теперь, когда они соединились, словно два диких существа, он не остановится, пока не овладеет ей снова и снова. Он невольно улыбнулся. Или она не овладеет им.
Почему она вдруг сбежала? Он виноват в этом или она сама довела себя до нервного срыва?
Шум воды из ванной был слышен даже отсюда. Макс натянул на себя джинсы и, взяв свою одежду, отправился на кухню. Он включил свет и поискал стакан для воды. Затем наполнил стакан и осушил его залпом. Снял джинсы, бросив их на подоконник, и стал надевать трусы.
— Дьявол! — Он увидел следы крови на своем члене и пятно крови на трусах в том месте, где они соприкасались с пахом.
Глава 11
— Мэдж Поллард, я вас вижу. Прятаться бесполезно. — Через полуоткрытую дверь своего кабинета преподобный Сайрус Пэйн видел свою помощницу, крадущуюся через холл к выходу с собачкой на руках.
— Хочу вывести Милли погулять — раньше не успела, — ответила Мэдж.
— Подождите, я выйду с вами. — Быстро встав из-за стола, Сайрус нагнал Мэдж. — Я просил вас не выходить одной по вечерам. В городе начали пропадать женщины, вы забыли?
Сайрус старался не смотреть на лохматого бело-черного щенка Мэдж.
— Дайте мне эту гончую. Я выведу ее.
— Она — не гончая. Милли — папийон, собака-бабочка. Это вид спаниелей. Тысячу раз вам говорила, — проворчала Мэдж, открыла дверь и спустила щенка на длинном поводке.
Милли воспользовалась моментом и тут же помчалась в сад. Мэдж поспешила за ней.
— Вы уже подготовили свою проповедь, падре?
Сайрус вышел вслед за Мэдж. В темноте икры ее ног, видневшиеся из-под темно-синего подола юбки, казались совсем белыми.
— Вам надо чаще бывать на свежем воздухе.
— Что вы сказали? — Мэдж переводила дух, пока щенок возился под кустом азалии.
— Мэдж, вы бледны. Я мало уделяю внимания вашему здоровью. У вас нездоровый цвет лица — надо выходить на солнце, хотя бы на один час в день. В шляпе, конечно. Вам нужны витамины.
Мэдж не ответила, но Сайрус чувствовал взгляд ее больших темных глаз, а если бы пригляделся повнимательнее, заметил бы ее насмешливую улыбку.
— Нужно, чтобы кто-то заботился о вас, поскольку сами вы не в состоянии этого делать. Спросите кого угодно, и вам скажут, что работаете вы слишком много, а спите мало. И не забывайте, сколько времени у вас уходит на дорогу до Роузбэнка, — продолжал Сайрус.
— И почему я должна кого-то спрашивать, сколько мне работать и сколько отдыхать? Сайрус, вы поощряете сплетни на мой счет. Я люблю свою работу. И мне нравится быть здесь. В Роузбэнк я приезжаю только спать.
Сайрус не знал, что ответить. Присутствие Мэдж в доме означало для него слишком многое. Он мог спокойно заниматься делами прихода, только если знал, что Мэдж рядом. Сайрус понимал, что ведет себя не очень честно по отношению к ней, — он старался не думать о том, что стоит на ее пути. Если бы не он, Мэдж могла бы выйти замуж, иметь семью. Сайрус гнал от себя эти мысли, но они возвращались снова и снова. Но изменить он ничего не мог — и не хотел. Его и Мэдж связывала дружба и… любовь. Любовь, о которой они никогда не говорили, но которая жила в их сердцах. Любовь, которую они могли выразить только в одной форме — в форме доброты.
— Так, что там у нас делает эта гончая? — спросил Сайрус.
— Она — не гончая! Почему вы ее не любите?
На самом деле Милли Сайрусу нравилась, но меньше всего он хотел, чтобы это заметила Мэдж. Священник не должен быть сентиментальным.
— Мэдж, я люблю собак, но Милли — не собака. В ней и пяти фунтов нет, о чем тут говорить. Может быть, когда подрастет, она станет похожа на собаку, настоящую собаку, а не на волосатую мышь.
— Она уже почти взрослая, ей скоро год, может быть, наберет еще одну унцию — и все.
— Что она делает?
— Пииисает она, пи-пи делает!
— Под моими азалиями?
— Девочка делает то, что делает. Ей так положено. Это — ее любимое местечко. Ничей любопытный нос сюда не сунется, — усмехнулась Мэдж.
— И сколько же она будет писать? Откуда что берется. Где умещаются такие резервы? — Сайрус, сдерживая смех, нагнулся над клумбой и развел ветки азалий. — Она не писает, она сидит тут довольная собой и смеется над нами. Еще бы, ей удалось вытащить нас в сад!
