— Нет, я не уеду. Не понимаю, как ты мог мне это предложить.
— Я не предлагаю. Я прошу. Прошу, потому что хочу, чтобы ты была в безопасности. Здесь слишком…
— Нет, — прервала его Энн. — Мы принадлежим друг другу. Знаешь, «в горе и в радости». Ты думаешь, я сбегу и оставлю тебя одного? Я не ребенок. Я чувствую, что случилась беда. Может быть, я не должна тебя спрашивать, но я спрошу. Что вы с Реб узнали относительно смерти Ли? Это убийство, и убийца разбирался в медицине?
— Я должен был молчать. Это конфиденциальная информация.
— Но ты уже сказал кое-что. Потом ты вышел вместе с Реб, Спайком и Гаем. Вы что-то обсуждали, а теперь ты хочешь, чтобы я уехала. Почему? — Энн не могла скрыть страх, и голос ее дрожал.
— Я сейчас как на войне. Только враг у меня — невидимка. Я не знаю, кто он и чего от меня хочет. А он всегда знает, где я и с кем.
Макс не хотел вдаваться в подробности и пугать Энн еще больше.
— Это означает только одно. Я нужна тебе именно сейчас, и я останусь с тобой. Я должна быть уверена, что у тебя все в порядке.
— Я не за себя боюсь. В опасности те, кто меня окружает, те, кого я люблю. — Черт возьми, этого он не собирался говорить.
— Макс, я буду очень осторожна. Я никуда не буду выходить без тебя.
Энн сбросила кроссовки и ходила по квартире босиком. Макса это умиляло, и он с удовольствием смотрел на ее пятки, ему все в ней нравилось. А сейчас было совсем не время умиляться, он не должен был расслабляться.
— Знаешь, у тебя самые голубые глаза на свете и самые мягкие губы.
— Спасибо на добром слове, но чемпион по голубым глазам — это ты.
Они рассмеялись, он на мгновение забылся, прижав ее к себе и ощущая ее грудь и бедра. Если бы она не чувствовала вспыхнувшую в нем нежность… Но она почувствовала, ее улыбка погасла, и он поцеловал ее нижнюю губу.
— Обычно я держу себя в руках, — сказал он и понял, что сморозил глупость.
Она медленно опустила глаза, и он увидел теплоту в ее взгляде.
Энн освободилась из его объятий. Она вернулась на кухню, звонко прошлепав по полу босыми ногами, открыла верхние дверцы буфета и вытянулась, пытаясь заглянуть внутрь. Стоя на цыпочках, она пыталась достать керамическое блюдо. Ее руки дрожали от напряжения.
— Поставь-ка его на место, — объявил Макс, стоя позади нее.
— Я едва достала его.
Он просунул руки под мягкую хлопковую рубашку и взял ее за грудь.
— Макс, — простонала она, — это несправедливо.
— Тебе не нравится?
Его большие пальцы скользнули под лифчик и, вибрируя, легли на ее соски. Блюдо со звоном опустилось на прежнее место. Кончиками пальцев она подвинула его, чтобы убедиться, что оно не пострадало, и повисла в воздухе, крепко держась за полку.
— Ты очень сексуальная женщина, Энни.
— С тобой я чувствую себя сексуальной. С тобой я хочу секса. Я никогда ни с кем так себя не чувствовала.
Макс ласкал губами ее ухо, покусывая мочку. Каждая остановка в пути давалась ему нелегко, но он осознавал, что торопливость здесь неуместна.
Энн перестала держаться за полку. Она подняла рубашку, завела руки за спину и расстегнула лифчик. Ее груди легли в руки Макса, и в то время, как он ласкал ее соски, она прижалась к нему ягодицами, перемещая их вверх-вниз.
— Я не в состоянии думать, но мне все нравится, милая. Прижмись ко мне. Давай, Энни, продолжай.
— Ты торопишь меня, — сказала она, тяжело дыша. — Мне больно. Я еле держусь на ногах.
— Возьмись за полку, — прошептал он ей на ухо, — позволь мне сделать все самому.
Она подчинилась, и Макс, скрипя зубами, считал секунды, пытаясь сдержать себя. Но не мог. Короткая юбка взметнулась над ее талией, словно сила притяжения развернулась в противоположном направлении. На ней были стринги — напоминание о том, как растет ее доверие к нему, и он наклонился, чтобы поцеловать ее. Ему нравилась маленькая складка на границе ее попки и бедер, особенно тогда, когда он касался ее языком и она вздрагивала от наслаждения.
Энн пыталась повернуться к нему лицом, но он остановил ее, склонился над ней, так что она не могла пошевелиться, пока он снимал трусики. Он опустил трусики на ее лодыжки, прежде чем подтолкнул вперед и устремился к влажному лону, ожидающему его.
— Макс, — голос Энн дрожал, как натянутая струна, — это нормально?
— Очень даже нормально, — сообщил он. Все его тело пульсировало в едином ритме от бедер до макушки. — Просто прими это. Ты откроешь для себя новые ощущения, которых ты не знала раньше.
Пот выступил на его бровях и на спине. Он вошел в нее — их ритм совпал в первое же мгновение. «Баюкая» ее груди, он расслабил ее и с силой вошел в нее снова. Энн всхлипнула, и Макс, положив свою руку на ее бедра, скользнул пальцами между ее ног, ощутив гладкие волосы на лобке.
Он уже не мог больше ждать.
Движения его пальцев становились все быстрее и жестче.
Он излил в нее свое семя, его ноги двигались резкими толчками, именно так, как это было нужно им обоим. Энн вскрикнула. Вслед за наступившим оргазмом он почувствовал, как ее лоно смыкается вокруг его члена, и все же они продолжили восхождение, достигая высшей точки снова и снова.
Глава 38
Лил Дюпре лежала с открытыми глазами в полумраке больничной палаты. Казалось, время остановилось. Одна мысль — как сказать правду — не давала ей заснуть. Открыться она могла только Спайку.
Если бы она вовремя рассказала о том, что произошло, Ли была бы жива. Господи, что же она натворила! Бремя вины давило невыносимо, почти физически.
Даже одеяло казалось ей тяжелым, и Лил сбросила его на пол.
Родители учили ее быть правдивой. Они не всегда понимали своих детей, но готовили их к жизни правильно. Лил помнила, как отец внушал ей, совсем еще маленькой девочке: «Всегда говори правду, только правду», а мать смотрела на них улыбаясь и кивала. Было ясно, что в этом они единодушны.
А что теперь? Что подумают о ней в городе? И что думали раньше, после того как она сочиняла очередную свою сплетню о людях, которые не сделали ей ничего дурного? Как Хоумер и Шарлотта?
Лил вспомнила старую историю с Шарлоттой Пэйтин, когда она, Лил, решила, что сможет добиться своего интригой. Она знала, как подловить Хоумера на его гордыне.
Стало холодно. Лил бил озноб. Она подняла одеяло с пола и закуталась в него.
Завтра первым делом надо позвонить Спайку. И Сайрусу. Он должен знать правду. Больше всего Лил хотела увидеть Сайруса, она знала, он ее простит. Сайрус всех прощал, даже малышку Милли простил, когда та сгрызла его новые ботинки.
