Эдвард вскинул на него глаза.
— Еще кое-какие необходимые траты? Что вы имеете в виду? — На самом деле он отлично Понимал. Безусловно, миссис Феллинг полностью подпадала под роджеровские понятия о «необходимом». Как и карты.
— Если бы не ваше желание, чтобы мы с матушкой приехали в Лондон на время, пока эта… пока Линдсей не будет выдана замуж, как полагается, мы бы ни за что не пошли на такие огромные расходы, каких требует проживание в Челси.
Эдвард знал, о чем идет речь. Сущие пустяки. Каких-то пять тысяч фунтов миссис Феллннг. Еще три тысячи карточных долгов. Три тысячи здесь, две тысячи там. Да плюс еще деньги, пошедшие на то, чтобы добиться освобождения Латчетта, когда в одном из игорных притонов на Джермин-стрит его обвинили — скорее всего ложно — в жульничестве. Поскольку тот притон пользовался особенно дурной славой, виконт почти не сомневался, что на этот раз жирный мошенник сам стал жертвой обмана. Но его это не волновало.
— Я ведь внес за вас деньги на Джермин-стрит, — негромко заметил он.
Кровь бросилась Латчетту в лицо.
— О, разумеется. Чертовски любезно с вашей стороны. Но ведь есть еще маменькины расходы. Всякие милые пустячки, сами понимаете. И различные мелкие траты в Челси. Ну и сколько конкретно вам надо заплатить в Челси?
— О-о-о, — Латчетт пожал плечами, — ну, около пятнадцати.
— Пятнадцать гиней?
Латчетт остолбенело уставился на виконта.
— Пятнадцать тысяч гиней, и это не считая маменькиных расходов.
Эдвард нахмурился, однако промолчал.
— Однако сперва давайте разберемся с «Кутилами», — продолжил толстяк. — Сегодня вечером меня туда вообще отказались пустить. Чертовски неприятно.
Эдвард изо всех сил старался скрыть удовольствие, которое испытал от этих слов.
— Но уж не собираетесь ли вы просить меня об очередном займе?
— Займе? — Латчетт захлопал глазами. — Займе? Да нет, конечно. Вижу, милорд, вы и впрямь все забыли. Вы согласились оплатить мои расходы у «Кутил».
Эдвард нагнулся вперед, положив руки на колени, а потом неторопливо поднялся.
— Похоже, вышло какое-то недоразумение. Маленькое недоразумение. Я согласился ввести вас в «Клуб кутил». И сдержал слово. — Добавим; к большому недовольству многих членов клуба. — Но уж конечно; я не брал на себя обязательств полностью оплачивать вам все долги.
Латчетт разинул рот.
— Но… но вы же обещали. Если бы я не думал… если бы… Я бы… Хочу сказать, милорд, я очень и очень рассчитывал, что вы заплатите мои долги.
— В самом деле? — Эдвард оскорбительно засмеялся. — Большинство джентльменов, сэр, обычно сами платят свои долги.
— Но счет слишком велик, — Латчетт залпом осушил бокал бренди, — Уж само собой, я не собирался за свой счет оплачивать тот расточительный образ жизни, что приличествует родственнику настоящего виконта — сводному брату его будущей жены.
Эдвард пристально поглядел на него.
— Что ж. Наше недоразумение наконец разъяснилось. Вам придется самому изыскивать средства для уплаты.
До сих пор все это было лишь прелюдией. Теперь предстояло самое интересное.
Не спрашивая разрешения хозяина дома, толстяк налил себе новую порцию бренди и одарил виконта мрачной усмешкой.
— Ладно, поговорим о «Кутилах» попозже. Тогда давайте пока разберемся с вопросом, касающимся моих собственных средств, коли уж вы так настаиваете. Мои поверенные до сих пор не получили все необходимые бумаги о передаче Трегониты в мое владение.
— Передаче, мистер Латчетт? Глаза толстяка налились кровью.
— Именно, милорд. Вы уже добрую неделю как женились на моей сводной сестре, а сами до сих пор так и не выполнили свою часть брачного соглашения.
Вытащив из жилетного кармана часы, Эдвард бросил рассеянный взгляд на циферблат и принялся покачивать изящную вещицу на цепочке.
— Это просто смехотворно. Боюсь, вы в корне неправильно истолковали мои намерения. Насколько я помню, я тогда сказал, что мне очень не хочется забирать Трегониту из-под вашего попечения, поскольку на ваших плечах лежал груз заботы о Линдсей после смерти ее отца и брата.
— Ну да, так и было.
— Но я никогда не утверждал, что отдам вам наследство моей жены, сэр. Это была бы чистейшая несправедливость по отношению к ней.
Лицо Латчетта, и в обычном состоянии чересчур румяное, сейчас стало просто багровым, рот его открывался и закрывался, точно у рыбы на суше, а из горла вылетали какие-то непонятные, но необычайно противные звуки, выражавшие явный протест — не то рев, не то хрип.
— Вам дурно, сэр? — участливо осведомился Эдвард.
— Что? — проскрежетал его задыхающийся собеседник. — А в чем, собственно, по вашему мнению, состоят ваши обязательства по брачному соглашению?
Виконт развел руками.
— В том, что я обязуюсь заботиться о Линдсей — отныне и до конца жизни. Она носит звание моей жены со всеми вытекающими из этого последствиями. По-моему, я смогу обеспечить ее всем, что может ей понадобиться или чего она только сможет пожелать.
— А что со мной? — завопил Роджер, трясясь всем телом. — Неужели мне только и остается, что вернуться к положению, которое я и без того имел до тех пор, как девчонка раздвинула перед вами ножки?
Тон Эдварда, если это только было возможно, сделался еще суше.
— Хочу напомнить, что вы говорите о моей жене.
— Я говорю о лакомом кусочке, который вам не терпелось заполучить милорд, — толстяк придвинулся так близко к виконту, что тот видел, как выступают вены у него на висках. — Я говорю о том, что вы у меня купили, милорд. О славненькой паре премилых штучек, за которые всякий не отказался бы подержаться.
— Мистер Латчетт…
— Не перебивайте меня, милорд. — Мерзавец забыл уже об осторожности. — Вы приобрели тело, которое вам, жеребцу этакому, приглянулось. О, вы, конечно, выражались иначе, но на самом-то деле вам хотелось первому сорвать цветок ее девственности, милорд. Она ведь такая свеженькая, но уже вполне созревшая для того, чтобы сделать из нее хорошенькую игрушку, милорд. А теперь вы уже успели вдоволь наиграться ею.
Эдварда охватила безумная ярость. Из последних сил сдерживаясь, он застыл на месте, стиснув кулаки. Середе его заледенело, кровь застыла в жилах. Он едва мог смотреть в лицо гостю, чтобы не взорваться.
— Ну и как она вам? — не унимался Латчетт. — Какой она была? Послушненькой? Способной ученицей? Или кричала и отбивалась? А если и так, тем лучше, уж мы-то, люди светские, знаем в этом толк, верно, милорд?
И он залился скабрезным смехом.
