Та в ужасе покачала головой.
— Скоро ты получишь от меня указания, что с ним сделать. А вы миледи, пойдемте со мной.
Девушка открыла рот, словно желая возразить, но передумала и молча отдала мальчугана второй, незнакомой Эдварду, женщине.
Чтобы не смотреть, как она надевает жакет костюма для верховой езды, молодой человек повернулся и вышел за дверь.
Он-то, дурак, считал ее невинной девушкой. Невинной? Ну разве что только на словах. Нет, он не был рогоносцем — он ведь не стал еще мужем Линдсей, когда она зачала этого ребенка, он был всего лишь круглейшим, невероятнейшим болваном.
Перед глазами его вдруг возник черный борт маленького суденышка и надпись, выведенная крупными зелеными буквами: «Линни».
Антон Поллак еще заплатит за свою роль во всей этой истории. Но сперва придется заплатить Линдсей!
Глава 22
Джон, благодарение небесам, выздоравливал, но все остальное было хуже не придумаешь. Все, чем дорожила и о чем заботилась Линдсей, лежало в развалинах.
На фоне Рубаки малютка Минни казалась совсем крошечной и жалкой. Гнедая кобылка едва ли доходила огромному вороному жеребцу до груди. Эдвард сдерживал скакуна, чтобы Линдсей не отставала от него. Девушку осаждали невеселые мысли.
Расскажет ли Эдвард Роджеру про Джона?
И что он сделает с ней самой, с Линдсей?
Спустилась ночь, а виконт так и не заговорил с ней, не сказал ни слова. Ни единого слова с тех пор, как они покинули домик няни Томас. Исподтишка поглядывая на грозного мужа, Линдсей видела вырисовывающуюся в сумраке высокую мрачную фигуру в развевающемся за спиной плаще. Эдвард глядел прямо перед собой, не удостаивая спутницу даже взглядом. Сердце девушки сжималось от боли, ей хотелось коснуться любимого, сказать ему: «Джоси не солгала. Я люблю тебя, но вынуждена продолжать свою игру — ради Уильяма, Марии и Джона».
…Нет. Уж пусть лучше думает, что Джон — сын Линдсей, а не Уильяма. Девушка до сих пор удивлялась, как нелюдимка Джоси ухитрилась объяснить Эдварду обстоятельства гибели Уильяма. Но разве можно было иначе истолковать обещание Эдварда самому разобраться с Латчеттом? Значит, он все знал! Хотя теперь, похоже, все мысли о том, что Роджер убил Уильяма, начисто вылетели у виконта из головы. Впрочем, чего еще ждать от обманутого мужа?
— Прости! — наконец воскликнула Линдсей, не в силах долее выносить молчания. — Я бы ни за что не уехала из Хаксли, если бы не узнала, что Джон болен.
Несколько минут ей казалось, что Эдвард так и не ответит. А когда он все-таки заговорил, она об этом пожалела.
— Никакого Джона не существует. — Голос виконта был резок и холоден. — Запомните это, мадам. С сегодняшнего дня его имя не должно упоминаться. Ты забудешь, что он вообще был на свете.
Линдсей задохнулась от ужаса.
— Нет! У него никого нет, кроме меня. У тебя ведь не хватит жестокости, чтобы…
— Чтобы запретить матери видеться с родным сыном? — Виконт зло усмехнулся, не поворачивая головы. — У тебя нет сына. Подумать только, а я-то, дурак, уже успел убедить себя в твоем благородстве и честности.
Линдсей не понимала, о чем это он.
— А Поллак, верно, рад-радешенек, что обвел меня вокруг пальца всеми этими разговорчиками о том, как ты щедро и благородно защищаешь несчастных обиженных арендаторов от Роджера Латчетта. Я даже хотел помочь тебе, невзирая на то, что не женское это дело — ввязываться в мужские дела. Я собирался простить тебе все твои глупые выходки. Да что там, уже простил! Вот болван!
Девушка прижала руку к груди.
— Ты говорил с Антоном? И он сказал тебе, что Роджер дурно обходится с арендаторами?
Возможно ли, что никто и не думал рассказывать Эдварду о том, что Джон — сын Уильяма? Возможно ли, что о мальчике вообще никакой речи не шло?
— Что ж, могу только поздравить тебя с завидной изобретательностью. Какой предлог для всех отлучек! Наверняка вы с Поллаком придумали это вместе на случай, если я дознаюсь о вашей связи.
Линдсей лихорадочно обдумывала ситуацию. Теперь сомнений уже не оставалось — она самым ложным образом истолковала слова Эдварда при его появлении в домике няни Томас.
— Ты собираешься рассказать об этом Роджеру? О контрабанде? И о Джоне?
Эдвард развернул коня поперек дороги, и девушка едва успела дернуть поводья Минни.
— Роджер не услышит об этом ни слова. Ни от меня, ни от тебя. Поняла?
— Да.
— И как ты умудрилась… — Глаза его угрожающе сверкали во мгле. — Как вышло, что никто не знает об этом бастарде — кроме, разумеется, Поллака?
— Джон вовсе… — Нет. Нельзя говорить ничего, что позволило бы виконту догадаться, кто настоящие родители мальчика. — Антон не знает о Джоне. И не должен узнать.
Эдвард гарцевал на коне, пока не оказался лицом к лицу с Линдсей.
— Так ты ничего не сказала отцу этого бастарда? Девушка растерянно замигала.
— Ты думаешь, будто Антон — отец Джона?
— Не думаю, а знаю. Но да, вполне возможно, ты ничего ему и не говорила. Похоже, ты вообще привыкла дурачить мужчин. И немало в этом преуспела.
Девушка была в ужасе. Если Эдвард докопается до истины, то, без сомнения, немедленно отправится прямиком к Роджеру и заявит тому, что нашелся настоящий владелец Трегониты. А Роджер ради поместья уже пошел на убийство и перед вторым не остановится. И так уже плохо, что приходится опасаться за жизнь Эдварда, но маленького Джона необходимо держать в стороне от всех этих ужасов.
— Антон не должен ничего знать, — заявила она, стараясь придать голосу твердость.
— Ха! Еще бы, миледи, даю вам слово. Ни Поллак, ни Латчетт никогда не узнают, что вы за птица.
Корчась от страха и стыда под презрительным взором мужа, Линдсей в то же время не переставала надеяться, что если Эдвард так и будет продолжать думать, будто Антон — отец Джона, то это поможет ей уберечь людей, которых она любит.
— А ты непревзойденная актриса, — вдруг ни с того ни с сего заметил виконт. — Какая потеря для сцены!
— Спасибо. — Линдсей не знала, что и сказать. Она частенько не понимала некоторых высказываний Эдварда.
— Мне бы и в голову не пришло, что ты уже дала жизнь ребенку. Что же до остального… — Он вздернул подбородок, и она разглядела, как сжались его губы. — Грех, как ты мило выражаешься. Пожалуй, не мешает побольше поговорить о твоем опыте по части греха.
Линдсей была с Марией, когда родился Джон, и до сих пор помнила ужас, испытанный ею при виде страданий милой жены ее брата, и горькую скорбь, когда Мария умерла. Она понимала, почему Эдвард решил, будто Антон — отец малыша. Брат и сестра Поллак были очень похожи — рыжие волосы, серые глаза, правильные черты лица, — и маленький Джон пошел весь в дядю. Сейчас Линдсей даже радовалась этому, потому что теперь виконт не станет доискиваться, от кого завела ребенка его жена.
