Книга Холодная весна в Провансе, страница 4. Автор книги Дина Рубина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Холодная весна в Провансе»

Cтраница 4

…Это мой мир, я придумала его сама, и всех вокруг усердно превращаю в его обитателей: семью, друзей, соседей, своего пса. Это текучий сверкающий мир, отмытый в семи водах моего воображения, очищенный от мусора подворотен, процеженный сквозь белесый налет хамсина на воспаленном нёбе нашей прихворнувшей Вселенной… Изо дня в день, точно как солнце выпрыгивает над псевдоримской аркадой нашего «каньона», так и в моем кабинете отщелкивается крышка плоского «ноутбука» и на пустынный экран медленно восходит картинка мира. Как солнце совершает небесный цикл, закатываясь за Масличную гору, так и мы с моим псом проходим все стадии времени дня, и это размеренное существование помогает трудолюбивой мысли торить свой путь, не отвлекаясь на пустяки.

Но наступает в конце концов день, когда закончен роман или повесть, и сонная тишина утра раздражает и томит, розовые кусты олеандров кажутся пошлыми, юмор охранника в супермаркете — идиотским, крик муэдзина приводит в бешенство, хищный глаз минарета ощущается прицелом миномета, а в безмозглого красавца-павлина хочется запустить чем-нибудь, чтоб он заткнулся… Вообще, тесно… Теснит в груди, в плечах, зачем-то покупаешь новые кроссовки, хотя старые, в которых исхожены Рим и Амстердам, еще ого-го!.. Поглядывая друг на друга, мы с мужем замечаем, что в Гранаде сейчас, пожалуй, совсем не жарко, а в Брюсселе — так просто прохладно…

Зачем-то включаешь по вечерам телевизор, в надежде увидеть что-то, но — что? И с хищной тревогой вникаешь в страстные филиппики послеполуденного ветра, напрягаясь различить в них какую-то заморскую весть, как бывало, обитатели замка жадно слушали у костра рассказы пилигрима об увиденных им в пути чудесах.

Словом, большие ветра доносят до нашей улицы сердцебиение большого мира.

Значит, наступило Время турагента Саши.


Наш турагент Саша тоже обитатель моего архипелага. И немаловажный. Достаточно посмотреть только, как ответственно чешет он ручкой в затылке, как вглядывается в экран компьютера, бормоча себе под нос:

— А почему бы и нет, хм… хм… Брюссель? Ну… положим… нет, пятичасовая пересадка нам ни к чему… А если вот так? Рим… Нет, болтаться там всю ночь… к черту!.. А вот мы с другой стороны…

Минут через тридцать такого бормотания мы, сидя напротив нашего алхимика с заискивающими лицами, подобострастно спрашиваем:

— Саша… ну… что?

Он проделывает еще несколько таинственных пассов, колотя по клавишам с таким остервенением, словно хочет выколотить из них толковый ответ не только на свое бормотание, но и на сакральные вопросы бытия.

— Ну ладно! — наконец отвечает он, откинувшись в кресле. — Пусть будет так.

И вскоре уже в доме воцаряется праздничный гон предотъезда.


Художник этой моей книги… и не только этой моей книги, и не только книги вообще, но и моей судьбы — Борис Карафёлов — человек в быту молчаливый и непритязательный.

Помимо иных положительных качеств у него есть еще одно: в отличие от меня он прекрасно ориентируется в пространстве. Он понимает географические карты!!! — что приводит меня в трепет.

Если забыть об этом его, пугающем меня, таланте, он очень смешной — как и все люди, на которых падает мой взгляд, даже — и особенно! — тогда, когда он падает в зеркало.

Боря смешной: он мучительно долго собирается в дорогу, тревожится о том, как бы чего не забыть (и всегда что-нибудь забывает), терпеть не может опаздывать, поэтому в аэропорт мы приезжаем за сутки до отлета…

Словом, Боря смешной, и поэтому годится не только в попутчики, но и персонажи.

И все годы нашего знакомства он с обреченным достоинством несет двойной этот крест.


Задумав собрать под одной обложкой плоды своих странствий, я вдруг обнаружила, что не являюсь единоличным их автором. Вернее, в том, что касается «изреченного», то есть вбитого в компьютер, слова — возможно. Но, вернувшись из очередного путешествия, мы с Борисом обычно разбегаемся — каждый к своему станку, — чтобы раздвоить, развести, переплавить в разные материи, воплотить в разном материале общие впечатления. Ведь каждый человек, а тем более художник, извлекает из окружающего пространства то, что видит в нем его душа. А Борис в самых привычных пейзажах видит загадочные линии, формы и сущности.

Однажды он участвовал в поездке группы израильских и российских художников по городкам и местечкам Украины — по тем местам, где когда-то бурлила еврейская жизнь, строились синагоги, создавались памятники культуры и ремесел… Киев, Вижница, Винница, Берди-чев, Черновцы, Шаргород, Каменец-Подольский, Умань…

Поездка была отлично организована, в ней приняли участие исследователи и ученые; лекции сменяли экскурсии, было время и поработать…

— Прекрасные места! — рассказывал Боря, — пленительные пейзажи, величие холмов Подолья, мягкая золотая осень… Художники онемели от такой красы, были потрясены, очарованы…

В последний день поездки соорудили походную выставку работ, которые за это время были созданы.

— Ты бы видела эту выставку «по впечатлениям»! — улыбаясь чему-то своему, рассказывал Боря. — Питерцы, как один, выставили пейзажи своего туманного Петербурга, москвичи — улочки Замоскворечья, Солянку, Ордынку… Киевляне — какую-нибудь церковку на Крещатике…

— А ты? — спросила я с любопытством.

— А я представил семь своих автопортретов, — ответил он безмятежно.

… И вот уже размеренная жизнь нашего тревожного рая вновь выкатывает на берег одинаково округлые утра и похожие друг на друга вечера. Зеленые хищные глаза минаретов стерегут до утра закипающую ночными огнями кастрюлю Иудейской пустыни — как бы не выкипела.

А на нас наваливается сезон работы — изо дня в день, изо дня в день: мучительный поиск сочетаний и сочленений слов, изнуряющие пробы сочетаний и сочлене ний красок; проговаривание, осмысление и — удивление…


…Впрочем, до известной степени любая картина художника — его автопортрет. И когда, по возвращении из странствия, мы разбегаемся — каждый к своему станку, вскоре выясняется, что какая-нибудь гора Сан-Виктуар или уголок Дельфта увидены нами по-разному, хоть и с одной точки обзора… Сперва меня это огорчало, а сейчас вселяет надежду: значит, совместный мир, который так старательно нами обжит, несмотря ни на что многомерен, многоцветен и многолик.

Ведь эти картинки в книге — и те, что писались акварелью за три часа, и те, что вымучивались маслом по три месяца, — тоже есть не что иное, как согретое теплом общей кухни, влекомое на поводке любимым общим псом прорастание друг в друга, переплетение наших ремесел.

Ты — раб своего ремесла, именного рабочего клейма, своего умения. Так тяни свою сдвоенную галеру.

А если — бывают дни! — тебя обуревают чувства восставшего раба и нет у тебя пистолета, так купи себе два, в конце-то концов!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация