— Малк!
И тут же подбежала — такая шальная, оживленная, с растрепанными рыжими кудрями. Схватила волхва за руки, закружила, смеясь. А потом резко остановилась, глядя исподлобья. И Малка так и захлестнуло волной исходящей от нее страсти.
— А ведь я скучала по тебе, друже!
Это она говорила «друже», Малк же ощущал ее мысли — шальные, горячие, похотливые… Но и несерьезные какие-то. Юноша даже смутиться толком не успел, как она уже привлекла его к себе, обняла, стала целовать в уста… жарко, упоительно, жадно…
Он замер на миг. Кажется, не отстранись сейчас ведьма, так бы и остался с ней. Но она сама отпрянула, стала смеяться мелким русалочьим смехом. Волосы ему взлохматила, склонилась, заглядывая в глаза искрящимися, черными как ночь очами.
Малк все же сумел овладеть собой. Спросил почти грубо:
— Пошто такой рыжей стала?
— А что? Аль не по нраву? Но мне это заклятие легко далось. Немного трав да слово заветное — и что, узнаешь ли теперь во мне прежнюю Малфриду?
— Нет, — как можно суше ответил Малк.
Ведьма еще какое-то время смотрела на него, потом отвернулась, взглянула туда, где светлыми силуэтами убегали лесные духи. Ее дыхание уже стало выравниваться, она отбросила от лица волнистые кольца непривычно ярких волос.
— Ну нет, так и нет!
И побежала прочь, словно сразу забыв о госте.
Малк даже растерялся. Что это с ней? Разве не по воле волхвов она тут? Разве не должна почитать пославших ее? А ведь Малк один из них. Она же будто совсем ошалела в этом лесу, стала бездумной и непокорной, как остальные духи.
Минуту ее силуэт еще был виден за деревьями, а потом только лепестки кружились в солнечном свете да порхали легкие необычные птицы.
— К озеру она побежала, — услышал юноша голос давнишней мавки-проводницы. — Ну что, понял теперь, какова она, ваша ведьма Малфрида? Не лучше ли тебе со мной…
— Веди тоже к озеру! — велел молодой волхв. Да так сурово, что лесная девушка даже вздрогнула.
Малк пошел за ней, сам не понимая, отчего у него вдруг так скверно на душе сделалось. С одной стороны, им овладела некая истома, с другой, все дрожало от гнева. Но одно понял: прежним доверительно простым отношениям, тому почти родственному человеческому чувству, которое так влекло его к молодой ведьме, — больше не бывать.
Вскоре они вышли к окруженному лесом большому озеру. Оно было почти круглым, блестевшим на закатном солнце, но и странно темным. Может, оттого что со стороны тянуло ветром, наползала тяжелая туча, окрашивая воду в темно-сизый цвет. И в этом сочетании света и тени были видны обитатели Навьиной Рощи, собравшиеся по его берегам. Они поднимали руки к туче, смеялись, что-то гомонили. И было их множество. Может, только на торжище в Киеве видел Малк столько народу. Но здесь был не народ, а народец — необычные лесные существа: у бережка баламутили воду перепончатыми лапами ичетники
[71]
; толпились носатые, замотанные в какое-то тряпье кикиморы, даже истекающие слизью болотники собрались тут. Поодаль, у упавшего дерева, водили хоровод прозрачные нявки, недалече, словно сухой бурелом, столпились пушевики, зыркали по сторонам недобрыми искрами красноватых глазок, как гроздья, облепили корни огромной ели крошечные лесавки. И все что-то говорили, стрекотали, смеялись, а то указывали на тучу и лопотали оживленно.
У Малка в голове стоял гул от их обрывочных, путаных мыслей. Еле сумел заслониться. И тогда разборчивее стали голоса, радостные, оттого что к ночи будет гроза, а значит, Перун поделится с духами своей недюжинной силой.
По берегам озера стайками сидели русалки. Малк поначалу украдкой на них поглядывал, а потом уже во все глаза стал смотреть. До чего же прекрасными они показались! Воистину не зря говорят, что редко какая смертная девица с ними сравнится! Все русалки: и водяницы, и лобасты камышовые, и бродницы задумчивые, и берегини улыбчивые
[72]
— как на подбор, были пригожими, стройными, длинноволосыми, большеглазыми. Только позже, уже приглядевшись как следует, Малк отметил в них что-то необычное. Словно бы они все какую-то роль играли, живости да искренности в них не было. К тому же нет-нет и мелькнет в их облике что-то неживое. А через миг опять все искрятся красой и радостью. Наверное, надо именно так, как Малк, с пристрастием к ним присматриваться, чтобы разглядеть в них это нечто пугающее.
Однако в основном компания на берегу озера собралась самая что ни есть пестрая. Но, кроме русалок, только мавки были несказанно хороши, как сама природа. Малк невольно покосился на мавку-проводницу даже задержал взгляд на ее то и дело мелькавшем в лиственном наряде теле — молодом, крепком, гибком. И красавица сразу его взгляд уловила, прильнула, шепча:
— Вот погоди, погоди, отгуляем празднование, и я уж с тобой сойдусь, полюблюсь. Сам себя тогда забудешь.
Малк осторожно отклонился, отвел ее ласкающие руки, даже цыкнул на расшалившуюся. Тут его взгляд выделил из толпы странную бабу. Кем она могла быть, догадаться трудно: сидит себе среди снующих мелких лесавок рослая молодица, в поневе и рубахе, распахнутой на выпирающей груди. Груди же почти наружу вывалились, но такие неприятные — все в красноватых прожилках. Сама баба лицом хмурая, и все в одну сторону глядит. Малк невольно проследил за ее взглядом и понял, что незнакомка пялится на веселящуюся среди мавок Малфриду. Но тут он и сам на ведьму загляделся, даже опешил, забыв спросить, кем может быть эта странная баба.
Ну, а Малфрида… У Малка словно сердце оборвалось, когда увидел, как она тешится с лесными духами. Мавки обсели ее тесно, и она охотно позволяла им ласкать и целовать себя, сама целовалась со всеми по очереди — как с парнями, так и с девицами. И было в этом нечто столь волнующее, что у Малка, несмотря на обуявший его гнев, стало сбиваться дыхание. Хотел было туда пойти, но мавка-проводница удержала.
— Куда это ты, красень? Смотрю, глаз отвести от своей ведьмы рыжей не можешь. Но разве не видишь — не до тебя ей теперь. Ишь, как разохотилась. Да и против чар ее манящих устоять мудрено.
И мавка засопела сердито, пока вдруг не схватила волхва за рукав, указывая на что-то и даже подпрыгивая от волнения.
— Гляди, волхв, гляди, такого ты нигде больше не увидишь!
Малк поглядел в сторону, куда она указывала. И впрямь, красота. На фоне темных елей появился силуэт белой лошади, казалось, что он даже светился ослепительной белизной. А через миг волхв понял, что ни какая это не лошадь, а сам однорогий Индрик-зверь. И зверь этот, окидывая взбудораженную его присутствием толпу лесных и водяных духов, наклонил голову, словно кивнув длинной мордой с острым рогом между глазами.
