— А мне вот не тяжко, — заметила Ольга, уже сонная и утомленная после впечатлений очередного дня, полного событий. — Даже интересно на это чужое глянуть. Есть чему поучиться.
Но когда на другой день Ольга проснулась, первая мысль была о ведьме. И отчего-то княгиня смутилась. Вон Малфрида чувствует, что тут все не их, все для других создано, а Ольга, словно девчонка из дальней веси, впервые прибывшая в град, носится повсюду, все ей любопытно, на все поглядеть охота.
Когда на подворье явился спафарий Агав, чтобы сопровождать княгиню на очередную прогулку, Ольга встретила его вопросом: когда ее с подворья в Палатий препроводят? Агав опять стал раскланиваться да пояснять: вот только-только сирийские послы отбыли, теперь Константин гостей из далекой Иберии принимает. Если бы позаботилась русская госпожа сообщить заранее о своем приезде, и ей бы свое время наивысочайший базилевс назначил. Ибо он весь в делах, его время ценно, на нем все мироздание держится.
— Смотри, чтобы не надорвался в держании мира наивысочайший-то, — заметила Ольга. — А то в какой-то миг разверну свои струги — только меня и видели.
— Зачем же великая архонтесса гневается, — замахал пухлыми ручками Агав. Голос его вообще писклявым от волнения сделался. — Базилевс о тебе не забывает, дары шлет, желая умилостивить. Но послы-то иберийские дольше тебя дожидались приема. Вот и их очередь теперь. А тебя велено провести по храмам, чтобы поглядела и поняла, как сильна наша вера, наше поклонение Создателю.
Спафарий уже не единожды звал Ольгу посетить церкви города, но она не спешила. Пусть и хороши эти церкви, куполами увенчанные, однако пойти туда означало бы показать ее интерес к их вере. К тому же на Ольгу произвела впечатление вернувшаяся из огромной Святой Софии черниговская Долхлеба — восхищенная, умиленная, потрясенная. И теперь что ни день, она отправлялась по церквям, молилась там чужому ей Богу. Священник Григорий Долхлебу хвалит, говорит, что она ему как сестра стала, что он готов даже просить о ее крещении.
Но Ольга не спешила стать такой, как ее черниговская спутница. Конечно, она пойдет поглядеть, что там в храмах делается, самой взглянуть любопытно… Однако это потом, потом. А сегодня княгиня пожелала, чтобы Агав Дрим (она его имя так и произносила одним словом — Агавдрим) провел ее к прославленным Золотым воротам Царьграда. Эти ворота обычно держали закрытыми, отворяя только в особо торжественных случаях для процессий или прибытия какого-то значительного лица. От подворья Святого Мамы до них нужно было проехать вдоль всей длинной стены Феодосия, ограждавшей Столицу Мира с суши. Это был довольно долгий проезд, по пути Ольга смотрела на двойные ряды мощных стен, на огромные квадратные башни и про себя дивилась смелости и дерзости русов, какие некогда штурмовали эту громаду, напугав ромеев настолько, что те вышли к Олегу с дарами, согласились заключить выгодный для Руси договор. Однако когда она упомянула о том, спафарий Агав только снисходительно усмехнулся и промолчал. Мало ли что болтает эта русская архонтесса — пусть себе, только бы опять о встрече с базилевсом не заговаривала. Ну а об упомянутых ею событиях в Византии говорить было не принято. За это могли и к штрафу за оскорбление величия ромейской державы привлечь.
Торжественные ворота Царьграда и впрямь казались золотыми. Ольга разглядывала эти огромные створки из позолоченной бронзы с множеством накладных барельефов, расположенные между двумя стройными колоннами и укрепленные квадратными башнями по бокам, дивилась на гигантское изваяние наверху. Спафарий пояснил, что это изображение древней богини Фортуны, подательницы удачи. И хотя жители Царьграда давно почитают только Христа, статую не захотели сносить, веря, что удача все же им необходима. Да и как украшение старинная богиня совсем не плоха.
Он еще что-то рассказывал, но умолк, завидев бегущую к Золотым воротам толпу, заслышав приближающиеся громкие звуки труб. А там и позлащенные створки начали отворяться. К ним со стороны предместий приближалась пышная кавалькада: вышагивали по дороге одетые в блестящие медные доспехи копьеносцы-дориворы, следом шли трубящие в круто загнутые рога воины в посеребренных лориконах и накинутых на головы и плечи шкурах полосатых диковинных зверей. За ними, восседая на высоких конях, ехали прославленные на весь мир непобедимые конники византийского войска катафрактариев, закованные в чешую до самых шпор. И в середине этого воинства на богато убранном белоснежном скакуне гарцевал внушительного вида суровый воитель.
Агав не удержался, чтобы с важным видом не сказать Ольге:
— Это сам Никифор Фока, прославленный военачальник, равных которому нет во всем мире!
«Так уж и нет», — подумала Ольга, рассматривая этого Никифора Фоку. Он и впрямь смотрелся внушительно, хотя в отличие от своего помпезного войска был одет довольно скромно — без головного убора, в серой накидке поверх простого, но удобного воинского доспеха, в поножах из твердой грубой кожи. Собой Никифор Фока был широкоплечий, с густой и кудрявой шевелюрой цвета воронова крыла, но с налетом седины на висках. Густые брови придавали его лицу несколько угрюмое выражение, горбатый нос казался хищным, но темные глаза смотрели живо и внимательно.
К удивлению Ольги, прославленный Никифор попридержал скакуна возле стоявших в толпе русов, стал их разглядывать. Сперва показалось, что с особым вниманием он смотрит на рослую Предславу Полоцкую. Та даже приосанилась. Но потом стало ясно, что не русская красавица привлекла его внимание, а заинтересовал стоявший за ней Свенельд. Варяг вышел немного вперед, расправил плечи в светлой русской рубахе и дерзко глядел на сурового Никифора, даже подмигнул ему в какой-то миг. Тот никак не отреагировал и невозмутимо поехал через шумящую и прославляющую его толпу.
Как оказалось, эта встреча не прошла бесследно для Свенельда. Уже к вечеру его вызвали… в Палатий.
Ольга была озадачена и оскорблена. Что же это, княгиню и на порог не пускают, а ее так называемого анепсия удосужились принять в самом дворце императора? Расстроенная, она мерила шагами покой, нервно покусывала печатку на перстне, а когда с очередной прогулки по городу вернулись ее знатные спутницы, стали делиться новостями да хвастаться обновками, Ольга весьма неприветливо выпроводила их. Сама же велела доложить, как только появится Свенельд. Если вообще появится. Мало ли чем прельстят его ромеи?
Свенельд вернулся, когда Ольга уже подремывала. Но вмиг очнулась, лишь заслышав его голос, кинулась к окошку.
— Немедленно ко мне! — крикнула.
И косу теребила, как девчонка. Но едва варяг появился, склоняясь под низкой притолокой, уже спокойной смотрелась. Только бровь выгнула значительно, ожидая пояснений.
— Ты уж не гневайся, государыня, — приложив руку к груди, примирительно произнес Свенельд. — И перво-наперво доложу, что встреча моя была не обычным церемониальным приемом, а просто для беседы меня вызвали. Причем пообщаться захотел тот самый Никифор Фока, какого видели сегодня и какой ныне проживает в одной из палат ромейского дворца.
