К затерянному среди лесов селению они вышли, когда короткая летняя ночь была на исходе. Несколько каменных лачуг, пропахших торфом и навозом. Черные дверные проемы закрывали шкуры и рогожи. Вдоль селения тянулась хорошая дорога, а к опушке леса примыкали полосы возделанных полей.
Собаки залились лаем, когда они оказались у ближайшего дома. Ролло откинул завесу одной из хижин и вошел, едва не касаясь головой низкого потолка. В хижине поднялся переполох. Запричитала испуганная старуха, заплакали дети. Полуодетый лохматый поселянин, не вставая с ложа, потянулся к топору, но Ролло успел наступить ему на руку и перехватить оружие. Его запас бретонских слов был крайне скуден, но кое-что он все же сумел произнести:
– Приюта! Пищи!
– Ты ведешь себя как завоеватель. Ты можешь разозлить их, – сказала Эмма, когда в хижине все проснулись и успевшая накинуть свои лохмотья хозяйка покорно принялась возиться у очага.
Ролло нетерпеливо повел плечом.
– Это лесные люди. Дикий народ. Они должны понять, что мы не простые бродяги, а господа.
Эмма была так утомлена, что почти не притронулась к зайчатине, лепешке и молоку, что им предложила хозяйка. Свалившись на предложенную хозяевами подстилку в углу, она тут же уснула. Ролло же съел все до последней крошки и только тогда стал приглядываться к хозяевам. Обычные пахотные люди. Смотрят исподлобья, но в глазах страх. Заслышав на улице голоса, Ролло вышел. Хозяин их хижины стоял в окружении нескольких стариков, которые испуганно воззрились на появившегося из дома Ролло. Он на целую голову возвышался над ними. Опасности они не представляли, но он все же сказал, с трудом подбирая слова их языка:
– Мы путники. Я господин. Отдых – и уйдем.
Они поняли. Стали стаскивать колпаки и кланяться.
Ролло вернулся в хижину. Усталость гнула к земле. Глаза горели, веки опухли. Он прилег рядом с Эммой, на всякий случай держа под рукой топор. Уже засыпая, он коснулся разметавшихся волос девушки. Эмма улыбнулась во сне.
Когда Ролло открыл глаза, его поразила глубокая тишина. Эмма безмятежно спала в той же позе, в какой ее сморила усталость. Он взглянул на нее, а затем приподнялся. Слишком тихо. Это не понравилось ему, и он бесшумно встал.
В хижине никого не было. Зола в очаге остыла. Топотавшая за перегородкой коза заблеяла, уставившись на него. Сжав топорище, Ролло вышел и недоуменно огляделся. В свете тихого летнего дня он увидел, что селение совершенно пусто. Одинокий петух горланил, взобравшись на навозную кучу. Даже собак не было слышно.
Ролло заглянул в соседнюю хижину. Никого. Еще пара лачуг – та же картина. Все это весьма не понравилось викингу. Бретонцы могли испугаться его, но не настолько же, чтобы покинуть свои очаги. Впрочем, от темных лесных жителей можно ожидать чего угодно. И тем не менее Ролло решил, что благоразумнее уйти отсюда как можно скорее. Это будет похоже на бегство, но он слишком устал от постоянных превратностей судьбы.
Именно превратности не заставили себя ждать. Зазвенела сталь, послышался стук подков. Двое вооруженных всадников галопом вынеслись из зарослей и поскакали прямо на него, растягивая на ходу широкую рыбачью сеть. Ролло попытался отскочить, но не успел. Сеть взметнулась, он упал, и его поволокли по земле. Ролло изворачивался, пытаясь разрубить прочные ячеи, но всадники, соскочив с коней, навалились сверху. Из лесу выскочили еще несколько вооруженных людей и поспешили на подмогу. Как Ролло ни отбивался, его все же скрутили, вырвали оружие и оглушили увесистым ударом боевой дубинки. Как сквозь толстую ткань, он слышал яростные выкрики:
– Норманн! Норманн!
Затем донесся отчаянный вопль Эммы. Приподняв тяжелые веки, Ролло увидел, как двое воинов выволакивают девушку из хижины. Она отчаянно вырывалась, расцарапала лицо одному из них, вцепилась зубами в руку другому. Он слышал, что она зовет его, и попытался пошевелиться. Волосяные веревки впились в тело.
«Нет, Птичка… На этот раз я тебе не защитник…»
Сознание этого причинило ему боль. И еще – его жег стыд. Как мог он с такой беспечностью заночевать в первой попавшейся хижине? Наверняка эти поселяне были не свободными землепашцами, не имеющими иной защиты, кроме своих рук, а пахотными людьми какого-то здешнего сеньора. Дождавшись, пока непрошеные гости уснут, они отправили гонца в ближайший кер, и их господин, велев поселянам разбежаться от греха подальше, выслал людей захватить чужаков. Вот и он сам – тучный надутый старик в потрепанном плаще поверх рваной кольчуги, глядя с коня на связанных пленников, тыкал в их сторону рукоятью плети:
– Норманны!
– Старый дурак! – возопила Эмма, извиваясь в путах. – Мы такие же норманны, как ты папа римский. Я Эмма из рода Робертинов, а это мой стражник. Мой дядя – герцог Нейстрийский – поджарит тебе пятки, когда узнает, как ты обошелся с его родственницей!
Ролло невольно хмыкнул. Рыжая бестия! Полураздетая, в дырявом плаще, и смеет утверждать такое. Чего она пытается этим добиться?
Из лесу стали выходить крестьяне, женщины, старики. Указывали на связанных пленников пальцами, злорадно смеялись:
– Норманны! Норманны!
– Да не норманны мы, а франки! Мой дядя – герцог Роберт, я дочь его брата, короля Эда…
Похоже, бретонскому сеньору надоели ее крики. Он сделал знак, и один из его людей заткнул ветошью рот Эммы. Бретонец же смотрел лишь на викинга. Подъехав ближе, он вдруг проговорил на ломаном норвежском:
– Тебя знаю. Ты северный волк. Ты Ролло!
Ничего хорошего это не сулило. Он не раз совершал набеги на земли бретонцев и не удивился бы, если б этот сеньор тут же придумал для него жестокую кару. Но, видимо, у того были иные планы. Он что-то сказал своим людям, и те взгромоздили Ролло на одну из лошадей, перекинув через седло. На другую швырнули глухо мычавшую Эмму.
Везли их долго. Ролло подбрасывало, било о костлявый лошадиный хребет, сидевший в седле бретонский воин придерживал его тело коленями на поворотах тропы. Когда же подковы лошадей защелкали по плитам широкой римской дороги, стали двигаться медленнее. Начали попадаться заставы, бревенчатые сторожевые вышки. У дороги все чаще виднелись каменные постройки с крестами на кровлях – монастыри.
У Ролло не было возможности разглядеть окрестности. Захвативший их бретонец что-то гордо кричал встречным, и он различал в его речи свое имя. Почему-то ему вспомнились слова скальда Бьрна: «Слава летит на крыльях впереди воина». Ну, да будь что будет. Он не зря сражался всю жизнь, чтобы устыдиться своего имени.
Порой Ролло косился в сторону, где скакал воин, везший Эмму. Он видел, как бессильно поникла ее головка, как волосы почти касаются земли. Порой Эмма шевелилась, но чаще казалось, что она в глубоком обмороке. Викинг заскрипел зубами. Негодяи, везут их как паршивый скот.
Вскоре он понял, что они приближаются к городу или крепости. Все чаще стали попадаться груженые повозки, тянулись вереницы нищих, взметая пыль, проносились вооруженные всадники. Сквозь деревья блеснула гладь реки. Ролло узнавал эти места. Их везут в древний город Кондате Редонум, или, как сейчас его называют, Ренн – столицу бретонских правителей. Когда-то он совершил набег на него и взял дань, ибо старый герцог Алейн предпочитал под конец жизни не воевать, а откупаться.
