Роберт хитрил и торговался из-за племянницы, и Ролло пустился в долгие переговоры с ним. Первое, что удалось ему получить, – мирный год, что было так необходимо, ибо урожай был скудным и Ролло требовалось время, чтобы навести порядок в Нормандии и подготовиться к решительным действиям против франков. Он уже вел другие переговоры – с предводителями викингов на Луаре и в Аквитании. Однако послы Роберта требовали предъявить им Эмму, чтобы убедиться, что с девушкой все в порядке. Ролло послал за нею и братом, и когда они прибыли, у Снэфрид словно открылись глаза – она увидела, как хороша собой эта христианка. Даже малокровный Атли, казалось, воспламенялся в ее присутствии. Кроме того, было очевидно, что он влюблен в нее без памяти. А Ролло, вместо того чтобы по завершении переговоров снова отправить обоих в глушь, наоборот, стал частым гостем в епископском дворце. Снэфрид оставалось в одиночестве слушать завывания ветра в башне на холме. Она ворожила, шептала заклинания, приносила жертвы богам. Никогда еще ее одиночество не было столь тягостным и унизительным. Редкие визиты Ролло были всего лишь жалкими подачками ее жадной любви. Из бесед с ним она узнала, что Ролло теперь уже не настаивает на браке пленницы и Атли. Смеясь, он рассказывал, что эта девушка поставила первейшим условием, что брат Ролло должен принять крещение, и только тогда она согласится, чтобы епископ Франкон обвенчал их.
– Но мой брат никогда этого не сделает, – смеясь замечал Ролло, – потому что я никогда не позволю ему этого!
Снэфрид кусала губы. Уж она-то знала, как Атли сблизился кое с кем из христианских священнослужителей, ибо вконец разочаровался в способности языческих богов справиться с его хворью и с готовностью принял бы новую веру. Теперь в Ротомагусе уже было немало обращенных викингов. Но о том, чтобы крестился Атли, Ролло и слышать не хотел. И неудивительно: ее супруг делал все возможное, чтобы его брат и Эмма никогда не соединились ни по закону северян, ни по христианскому обычаю.
С приходом весны Ролло стал разъезжать по своим владениям, нередко прихватывая с собой Эмму, но без брата, ибо в эти месяцы юноша был особенно плох и слабел буквально на глазах.
– Роберт, несмотря на наш договор, снова предпринял попытку похитить ее. Мне гораздо спокойнее, когда залог нашего с ним союза находится при мне, – невозмутимо заявил он Снэфрид, однако Лебяжьебелая видела, как блестят его глаза. – К тому же я хочу, чтобы племянница Роберта воочию убедилась, что мы не бич богов для этой земли, а ее спасение, ибо франки столетиями не могут мирно ужиться между собой. Даже ее вельможные дядья – Каролинг и Робертин – соседствуют не лучше, чем два лемминга в одной норе.
И вновь Снэфрид одиноко запиралась в своей башне, копя слепую ярость. Чтобы дать выход бурлящим в ней темным силам, ей случалось своими руками убивать рабов. Это несколько очищало ее душу, но среди викингов поползли скверные слухи. Когда она выезжала поохотиться, окрестные жители, завидев ее, опрометью разбегались. В конце концов к ней явился Атли и резко потребовал, чтобы она прекратила истязать невольников. Он искал слова, чтобы убедить ее уняться, но они никогда не ладили друг с другом, к тому же Атли твердил вслед за христианами, что рабство – позор и нуждается в отмене. Снэфрид сочла это болезненным бредом. Мир рухнет, если раб не омоет своему господину ноги после долгой дороги. Поэтому она попросту расхохоталась Атли в лицо. Тот, однако, невозмутимо довел до ее сведения, что, если она не прекратит бесчинствовать, он будет вынужден поведать самому Ролло о кровавых забавах его прекрасной финки. Хилый мальчишка смел угрожать ей – королеве Нормандии!
Снэфрид без промедления указала ему выход из башни, однако вынуждена была отступиться, если не считать того, что всех невольников в ее усадьбе нещадно выдрали кнутами, чтобы отбить охоту молоть языком о том, что происходит за стенами бывшего монастыря.
Ведал ли о происшествии Ролло или нет, но он ничем не показал этого. Казалось, ничто его сейчас не занимает, кроме рыжей пленницы. Простодушие его не знало границ – он подолгу рассказывал Снэфрид, как эта девушка выучилась превосходно ездить верхом, как быстро усваивает их язык и каким восхитительным даром наделили ее боги – она поет, словно птицы Валгаллы!
Снэфрид слушала с улыбкой, ничем не проявляя своих истинных чувств.
– Неплохо, что эта девушка тебя так забавляет, Рольв!
Он кивал, уже погруженный в размышления, глядя перед собой невидящим взглядом. Порой Снэфрид требовалось все умение, чтобы обратить его внимание на себя. И все же до сих пор ей удавалось снова и снова исторгать у него этот похожий на приглушенный львиный рык стон блаженства в минуту любовной близости. Она подмешивала в его питье всевозможные любовные снадобья, шептала над спящим заклинания… Она знала странную силу своих глаз – порой, сосредоточившись, она могла причинить человеку боль даже на расстоянии. Но не внушить любовь. И когда Ролло, словно бы разом устав и замкнувшись, рывком вскакивал на коня и уносился в город, к Эмме, ей оставалась одна бессильная ненависть. Даже медвежьи объятия немого Орма, с которым она иной раз утоляла свою тоску, не приносили ей облегчения.
И тогда она принялась будить ревность Атли. Это было нелегко, ибо мальчишка не доверял ей. Снэфрид приходилось взвешивать каждое слово, быть мягкой, сдержанной и убедительной. В конце концов ее усилия возымели свое действие. Обычно спокойный, вяловато-болезненный юноша внезапно потребовал, чтобы Ролло оставил Эмму в покое. И тот вынужден был подчиниться. Их совместные поездки прекратились, однако он по-прежнему осыпал ее подарками, охотился вместе с нею, бдительнее прежнего охранял ее.
– Вскоре они поженятся, – говорил он теперь Снэфрид. – Принцесса франков войдет в нашу семью, и я намерен приручить ее. Этот союз даст моему брату права на трон даже в глазах франков.
Снэфрид не верила ни единому звуку его речей. Она уже знала, что Эмме сошло с рук даже убийство старого кормчего Ингольфа. Тех, кому Ролло отдал девушку на потеху, он сам же впоследствии отдалил от себя, словно возненавидев.
Среди них оказался и датчанин Рагнар, который прежде был одним из его ближайших соратников. Сам Рагнар рассказал об этом Снэфрид, ибо датчанин, в отличие от многих, не примирился с рыжей христианкой и не испытывал к ней никакого почтения. Рагнар стал верным человеком Снэфрид, ибо глядел на нее влюбленными глазами, она же была по-особому приветлива с ним, полагая, что когда-нибудь этот строптивый викинг пригодится ей.
Так и вышло. Когда Ролло двинулся походом на Бретань, Рагнар исполнял обязанности его поверенного на франко-нормандской границе, но едва Снэфрид кликнула его, явился тотчас. В эту пору новые викинги вторглись во владения Ролло, воспользовавшись его отсутствием. Сильный флот данов поднялся по Сене и осадил Ротомагус.
Вот когда выяснилось, что без Ролло Атли почти ни на что неспособен. Он был неплохим правителем, оставаясь в тени брата, но сам не сумел организовать должный отпор захватчикам. Свирепые викинги Ролло ни в грош не ставили болезненного юношу, более того – под прикрытием датского флота они и сами не прочь были пограбить. И тогда Атли впервые пришлось обратиться за помощью к Снэфрид. Она была признанной воительницей и к тому же супругой Ролло. Перед ней трепетали, и ее слово много значило для нормандских викингов. Однако Снэфрид не ответила ему ни да ни нет. Данам известна дурная слава Белой Ведьмы, и они не тронут Снэфрид в ее башне. Она же со дня на день ожидала падения Ротомагуса – дня, когда датчане перережут глотки Атли и его невесте. Ведь Ролло так далеко и ничем не сможет помочь. Снэфрид даже выставила на дорогах заставы, дабы никто не пробился к ее мужу с известиями.
