Он пытался ободрить ее, но Эмма вдруг уткнулась лицом в его грудь, и ее плечи затряслись в беззвучном рыдании. Однако спустя миг она резко отстранилась и выдохнула:
– Я убегу!
– Лучше бы ты попробовала сделать так, чтобы Атли сам отказался от этой свадьбы.
Он сказал «Атли», а не «Ролло», и Эмма сейчас же вспомнила о словах сестры Марии.
– Ролло не замечает меня. Чего я только не пробовала…
Бьерн осторожно стер след копоти с ее щеки.
– Я наблюдал за вами все это время. Ролло слишком хорошо знает тебя. Но поверь – порой он глядит на тебя, как изголодавшийся на пищу. То, что он избегает тебя, – знак его слабости.
– Но если он чурается меня, как прокаженной, как я могу заставить Атли ревновать? Вчера я весь вечер просидела едва ли не на коленях у Брана, а они оба даже не взглянули в мою сторону!
– Кто-кто, а Атли понимает, что тебя интересует лишь Ролло. Что же до него, то, как я уже говорил, он отлично изучил все твои уловки. Ему ли не знать, что Бран никогда не решится зайти чересчур далеко.
– А ты? – вдруг спросила Эмма. – Ты бы сумел помочь мне?
Скальд невольно отшатнулся.
– Когда сама Фрейя предлагает уста, нетрудно и голову потерять, но неужели ты хочешь, чтобы моя Ингрид вместо свадебной повязки надела вдовье покрывало?
Эмма прижала руки к груди и спрятала лицо в ладонях.
– О, лучше бы он гневался на меня, приходил в ярость, бранил! Все что угодно, только не это холодное равнодушие… Я не знаю, на что могу решиться, когда встречаю этот взгляд, проникающий сквозь меня!
– Послушай, огненновласая, – сказал Бьерн спустя какое-то время. – Попробуй и в самом деле разгневать его. Клянусь Одином, он не причинит тебе вреда. Может быть, тебе удастся расколоть его броню.
Эмма горько вздохнула:
– Когда-то это для меня не составляло труда, но теперь…
Она умолкла на полуслове, глаза ее расширились. Бьерн проследил за ее взглядом. На сундуке, за подпирающим кровлю столбом, лежал серебряный обруч Ролло.
– Да, он побывал здесь перед охотой, – кивнул Бьерн. – Велел отнести обруч в ларец, но я завозился…
– Дай мне его!
Какое-то время она разглядывала украшение. Потом скупо улыбнулась:
– У меня есть серебро – подарок Атли. Ты бы мог сделать из него такой же обруч? Точно такой, только немного поменьше.
Ничего не понимая, Бьерн пожал плечами:
– Я-то не сумею, но среди рабов Ботольфа есть парень, которого старик бережет как зеницу ока. Говорят, мастерством он не уступает жителям подземных пещер
[39]
. Что, однако, ты задумала?
– Кажется, я знаю, как разозлить Ролло. Я и сама не прочь потешиться над ним.
В ее голосе звучала горечь, но когда она поделилась своим планом с Бьерном, тот расхохотался:
– Такую шутку и я бы не смог придумать! Думаю, до завтра мы изготовим то, что тебе требуется. Однако, Эмма, не чересчур ли это? Ролло стерпит все, что угодно, но никогда не позволит выставить себя на посмешище.
Недобрый блеск вспыхнул в темных глазах Эммы:
– Главное, чтобы, когда все откроется, ты сказал ему, что это была моя затея.
Весь остаток дня Эмма провела в соседней усадьбе, где, чтобы сохранить затею в тайне, работали Бьерн и кузнец-франк. А ночью они подготовили всех, кто должен был участвовать в розыгрыше. Никто не отказался, считая это очередной шуткой скальда, однако многие сомневались, что Ролло станет смеяться вместе со всеми.
Поутру первой начала Лив:
– Что с тобой, Рольв? У тебя как будто голова чуть побольше, чем вчера!
– Это после твоих поцелуев, красавица.
Он небрежно шлепнул ее пониже спины и продолжал, как ни в чем не бывало, шнуровать сапог.
Появился Ботольф. Актер он был никудышный – долго дергал ус, отводил глаза в сторону.
– А ведь и правда, Левша, голова-то, похоже, распухла!
Зато Бьерн разгулялся вовсю. Охал, ощупывал голову друга, сокрушался:
– Светлый Асгард!.. Не ушибся ли ты вчера на охоте, приятель? Сколько живу, не видывал, чтобы за ночь с человеком такое происходило. Голова так вздулась, вот-вот лопнет.
– Если и лопнет, то от твоей трескотни, болтун, – раздраженно отвечал Ролло.
Но когда и Бран, и Ингрид, и два-три его дружинника тоже обратили внимание, что голова конунга увеличилась, он обеспокоенно склонился над стоявшей в углу кадкой с водой, разглядывая свое отражение. Впрочем, не заметив ничего подозрительного, скоро успокоился.
– Это все твои злые шутки, Серебряный Плащ, – посмеивался он.
Но лицо Бьерна оставалось серьезным. С тревогой глядя на конунга, он задумчиво качал головой.
Люди в доме недоуменно перешептывались, поглядывая на Ролло. Его раздражал этот шепот, да еще по столь нелепому поводу, и он с трудом сохранял хладнокровие.
К нему подсел маленький Рольв, вокруг собрались другие дети. Наслушавшись взрослых, они глядели на конунга с удивленным любопытством.
– У тебя что, голова распухла, Левша? – шепелявя, осведомился малыш.
– А как ты думаешь?
Малыш пожал плечами:
– Думаю, распухла.
Стоявшие вокруг дети согласно закивали. Разумеется, они не замечали никаких изменений, но забавно было знать, что чья-то голова может вырасти, словно у гоблина.
Ролло с мрачным видом ссадил малыша со скамьи и по-медвежьи зарычал на стайку детей. С визгом и хохотом они разбежались, крича, что у конунга голова растет, как снежный ком.
Ролло пытался отшучиваться:
– Распухла так распухла. Однако вскоре еще больше распухнет мой желудок, если я не проглочу ломоть жареной оленины. Эй, Бера, когда же мы, наконец, сядем за стол и отведаем твоей доброй стряпни?
К очагу от входа приблизились Эмма с Атли. Эмме потребовалось немало сил, чтобы убедить юношу присоединиться к розыгрышу. Сейчас же он лишь тревожно взглянул на брата из-под своей челки и поспешил отвести глаза.
– Все говорят, что у тебя голова распухла, – пробормотал он.
– Говорят, – невозмутимо согласился Ролло.
Атли судорожно сглотнул и покосился на Эмму:
– Но ведь она и в самом деле увеличилась!
Ролло лишь пожал плечами. Рыжая Эмма в упор смотрела на него удивленными, широко открытыми глазами. Конунг отвернулся и с улыбкой принял из рук Беры кружку с пивом.
– Моей распухшей голове это не повредит, – засмеялся он, осушив сразу половину и отрезая сочный ломоть оленьего окорока.
