Ольга говорила, сидя на богато убранной рыжей кобылице, причем перед собой в седле держала мальчика лет двух. Светорада так и ахнула. Неужели эта женщина столь безрассудна, что взяла с собой в воинский поход сына? Мальчонку чуть старше Взимка или Раннвейг, которых не так давно нянчила сама Светорада.
Пока княжна размышляла, вокруг опять стало шумно. Игорь смотрел на Ольгу почти с ненавистью.
– Я согласился идти под твоей рукой в поход, Ольга, но у тебя нет права указывать мне и моей рати, куда поворачивать коней. И я не желаю, чтобы надо мной ржали даже кони, когда пойдет слух, что я отказался от воинской славы в угоду бабе!
Его многие поддержали, но Ольга не сдавалась. Говорила, что пока поход их успешен, и на этом надо остановиться. Причем, к удивлению Светорады, Ингельд тоже вдруг высказался за возвращение:
– Мы спасли мою сестру, я должен ее вернуть в Смоленск, а не подвергать вновь опасности.
Светорада была искренне тронута заботой брата. А ведь знала же, как он охоч до походов и схваток. А тут готов повернуть. Ради нее…
Однако Игорь видел в этом иное.
– Это Олег вас подговорил, я знаю. Он нашептал, и вы, как завороженные, даже тут исполняете его волю. Но вот что я вам скажу: ни ты, Ингельд, послушный пес, ни ты, Ольга, со своим пащенком, не сможете отвратить меня от моей собственной воли. – И повернулся к войску: – Кто со мной? Эй, Карл, Фарлаф, ты, мальчишка Свенельд! Вы пойдете со своим князем?
В ответ раздались громкие согласные крики. Воины ликовали, варяги стали бить мечами о щиты, многие воодушевленно кричали. И было ясно, что большая часть войска готова идти за своим молодым князем хоть за кромку.
[150]
Светорада подумала почти гневно, как Игорь так может с Ольгой… И ребеночка пащенком обозвал. Хотя, наверное, даже волы, впряженные в походные возы, знают, чей у Ольги ребенок. Вон как на Игоря похож: темноволосый, на подбородке ямочка, синие глазки под темными, словно нарисованными бровями. И общий шум его не пугает: вертит головенкой с любопытством.
Ольга была оскорблена. Развернув лошадь, двинулась к кибиткам. Мимо стоявшей в стороне Светорады проехала, даже не глянув.
Весь день в становище русов царило оживление, люди спорили, ходили от одного отряда к другому, что-то доказывали. К вечеру к кибитке, где расположилась Светорада, пришел Ингельд. Мрачный, насупившийся, даже его длинные усы повисли, как будто впали в уныние.
– Я отпустил с Игорем своих варягов – не сдерживать же, – сказал он. – Я-то думал, что им эти степи уже приелись, а они только и твердят, что скоро опять будет море, что до Хазарского моря ближе, чем до Варяжского. А я обещал самому Олегу Вещему, что Ольга под моей защитой будет. Ей же не терпится вернуться назад. Ну и ты… Не брошу же я тебя теперь, когда вновь нашел.
На другой день большая часть русского воинства вышла на степной утрамбованный путь, уводивший на полудень. Ингельд же со своей сотней поехал охранять три воза с добром; его люди гнали стадо овец, предназначенное для пропитания в дороге, а в переднем возке слуги везли сына Игоря и Ольги, Глеба. И так как этот возок был более всего пригоден для длительной поездки, Светорада теперь тоже ехала в нем. Сперва волновалась, как-то они будут ладить с Ольгой, но та по-прежнему избегала общаться со смоленской княжной. Даже когда маленький Глеб начинал хныкать и проситься к ней, просто подъезжала, брала сына на руки и прикладывала к груди, не сходя со своей кобылицы.
– Как же она решилась взять с собой такую крошку? – удивлялась княжна.
Одна из нянек княжича Глеба сокрушалась: разве ей кто указ? Только Олег бы и мог повелеть, а он не вмешивался. Может, думал, что Игоря это как-то к ребенку приучит, а то он все отказывается признавать свое отцовство. И в начале их пути вроде так и было: Игорь волновался за Глеба, во время стычек приказывал кметям стеной стоять вкруг возка с княжичем, сам порой приезжал, смотрел, как Ольга его кормит грудью, а иногда в тихие вечера они даже уезжали с ребенком подальше, сидели рядышком и Игорь брал малыша на колени. Ольга после таких поездок просто светилась от счастья. Но, как оказалось, Игорь больше всего любит свою воинскую удачу. Да что с него взять? Князь как-никак сын варяга Рюрика, а для варягов война слаще любви.
– Глебушка-то родился, когда на Руси были дни Мороза, точь-в-точь в начале зимы, – поясняла Светораде словоохотливая нянька, довольная, что кто-то слушает ее болтовню. – Ему и двух годочков еще не исполнилось. Но он мальчонка крепенький да разумненький. Сразу видна благородная кровь.
Светорада прикинула, что Ольга родила Глеба, когда они со Стемой жили у вятичей. Значит, он старше Взимка. А вон какой малюсенький, нежный, еще ничего не говорит, лепечет лишь что-то. Когда Ольга не видела, Светорада с удовольствием брала малыша на руки, смотрела в его милое личико, возилась с ним. Однажды, услыхав, как Глеб хохочет со Светорадой, Ольга помрачнела, подъехала и забрала у нее ребенка.
А нянькам сказала:
– Я вас брала за сыном следить. Еще такое увижу, выпорю.
«Будь ее воля – удавила бы меня», – думала Светорада. Хотя самой княжне и дела не было до ревности Ольги. Хотелось одного: домой, в Смоленск. Ах, войти бы в знаменитую Золотую гридницу смоленского терема, встретиться бы со смолянами, почувствовать, что она для них все та же Светлая Радость. Их княжна, пусть и не оправдавшая надежд смолян на вольное правление. Хотя, как рассказывал Светораде Ингельд, их брат Асмунд стал хорошим посадником. Он блюдет смоленские вольности, следит за торгами, не позволяет налагать непосильную дань. Вот город и богатеет под его рукой.
Однако в пути Светорада мало общалась с Ингельдом. Даже когда княжна уставала трястись в возке и пересаживалась на Судьбу, которая обычно шла за кибиткой на поводу, они с братом почти не разговаривали. Ингельд лишь как-то заметил сестре, чтобы вынула колечко из брови – 'дескать, русской княжне такое не полагается.
Однажды, когда Светорада дремала, укрывшись от жары под пологом кибитки, до нее донесся шум. Выглянув, она увидела, как с отдаленного пологого холма к их обозу галопом скачут высланные вперед дозорные брата. Один из них на ходу трижды подкинул и поймал свой лук. Светорада знала, что означает подобный знак – три десятка всадников. Ингельду это показалось легкой добычей. Он велел нескольким кметям остаться подле обоза, а сам сделал знак своей сотне скакать на копченых. Вот и понеслись что было силы, даже не заметив, как Ольга что-то кричит им вдогонку. «Дивно, что эта воительница сама не пустилась вскачь», – подумала Светорада, усаживаясь подле возницы и поглядывая на посадницу, которая сдерживала свою встревоженную лошадь.
Однако через какое-то время, когда всадники не вернулись, а шум за холмом усилился, Ольга все же поскакала в том направлении. Княжна, заслоняясь рукой от солнца, глядела, как она легкой стремительной рысью скачет в том направлении, где на фоне почти белесого от ослепительного солнца неба сгущалось облако поднятой пыли. Оттуда доносился визг, громкий, многоголосый. Светорада знала, что кочевники любят так подбадривать себя в схватке. Но что-то долго с ними возятся люди Ингельда. Разве три десятка копченых опасность для сотни русских витязей? Об этом же сказал и один из оставленных подле возов охранников. Но возница отчего-то разволновался, проворчал, что надо бы съехать с пути, укрыться. Но где тут укроешься, на степной-то тропе?
