Но тут мужчины стали увлекать в пляску у костров женщин. Те шли за ними мелкими шажками, притопывая в поднятой пыли ногами, тянули руки ладошками вверх и тоненько пищали, отзываясь на глухие удары бубна, будто чайки кричали.
Неожиданно напротив Светорады, загородив от нее свет костров, возник силуэт Яукилде.
– Оставь служанкам сына, идем со мной!
Он увлекал ее, и Светорада лишь успела подумать, что нет ничего зазорного, если она немного попляшет. И, оставив сына Липне, пошла за Яукилде, тоже стала притопывать, звеня подвесками, вскинула руки над головой, так что только самые кончики пальцев соприкасались. Ах, как же она всегда любила танцевать! Светораде не хотелось ни о чем думать. Отдавшись танцу, она желала одного – насладиться этой поднявшейся в груди радостью, ликованием!..
Ее отвлек плач Глеба. Малыш просто извивался на руках у Липни и тянулся к матери. Оставив Яукилде, она поспешила к сыну, приняла из рук в руки. Глебушка весь взмок, дрожал от плача.
– Не уходи! – кричал он, обхватив ее ручонками. – Тот дядька плохой! Он заберет тебя!
Когда Глеб волновался, он переходил на язык матери.
Утешая его, Светорада направилась к расположенным в стороне кибиткам. Но все же не удержалась, чтобы не оглянуться. В отсветах костров увидела, что Яукилде замер, глядит в их сторону. Потом пошел туда, где на войлоке, опершись на седло, лежал Таштимер.
На другой день Светораду разбудила Ырас. Выглядела она недовольной.
– Что, добилась своего? Из-за тебя мой муж и сын ссорятся.
Еще сонно позевывая, Светорада вышла из юргы. Сперва она увидела только снимавшихся с мест степняков, которые сворачивали юрты, отгоняли скот, а женщины укладывали на возы котлы, скатывали войлоки в рулоны. Светорада не сразу сообразила, что не все печенежские роды заняты сборами. Люди рода Яукилде и Таштимера по-прежнему сонно бродили среди возов, некоторые еще спали под телегами. А еще она заметила, что Таштимер и Яукилде полулежат на шкуре подле угасавшего костра и о чем-то горячо спорят. И, похоже, этот спор у них продолжался долго.
Светорада, взяв подойники, прошла за ближайшей телегой так, чтобы ее не заметили. Прислушалась к их разговору.
– Отдай ее мне, отец, – просил Яукилде. – Ты уже стар. Зачем тебе такая молодая жена? Она утомит тебя, изведет твои силы. Хочешь, я отдам тебе за нее всех своих невольников? Отправишься с ними в Саркел или Херсонес, выгодно продашь, получишь за них ковры, дорогую утварь. Сколько можно жить среди шкур? Ты ведь был в моем шатре, видел, как положено жить настоящему хану. И у тебя все это будет, если отдашь мне Медовую.
Светорада видела, как Яукилде, привстав на коленях, горячо бьет себя в грудь, как разметались его черные волосы, горят глаза. Таштимер, облокотившись на седло, отрицательно мотал головой в пушистой шапке.
– Нет, не проси, Яукилде. Медовая – моя радость. Она умеет вкусно готовить, делает мне настой из дубовой коры, когда у меня ломит зубы. Она многое для меня значит, да и к ее сыну Глебу я прикипел душой.
– Мальчишку можешь оставить себе, я не жадный. А вот саму славянку… Хочешь, я дам тебе за нее хмельной русский мед? Много медового напитка, который ты так любишь. Или… я совершу набег на идущие по Днепру суда, захвачу их и отдам тебе все, что на них добуду, – шелка, пряности, золотую и серебряную посуду. Нет, лежи, – сказал он, удерживая отца, когда тот собрался было встать. – Выпей еще меда и давай решим. Ты ведь любишь меня, отец, а мне очень нужна новая жена.
– У тебя уже было две жены, сын, и я не пожелаю их участи для моей Медовой.
Притихшая Светорада неожиданно ощутила толчок в спину. Рядом стояла хмурая Ырас.
– Иди на дойку. Думаешь, пока эти двое спорят, кто-то за тебя сделает всю работу?
Никогда еще старая ханша не была столь неприветлива с младшей женой Таштимера. И все же, идя вслед за ворчавшей Ырас, Светорада осведомилась:
– А что случилось с женами Яукилде?
Женщина посмотрела на нее из-под насупленных бровей.
– Они умерли.
– Обе?
– Да, обе. И ты не возрадуешься, если Яукилде удастся забрать тебя у Таштимера.
Светораде было о чем подумать, пока она сидела под теплым боком коровы, прислушиваясь к звону ударяющейся о подойник молочной струи. Порой корова помахивала хвостом, отгоняя мух. Светорада взволнованно размышляла: что же не так с Яукилде?
Много позже молодой хан подскакал к кибитке, где Светорада кормила молочной рисовой кашей Глеба. Малыш тут же прильнул к матери, обнял ее. Яукилде же смотрел на нее и торжествующе улыбался. Его конь горячился, плясал под ним, и молодой хан кружил на месте, пока не сказал:
– Жди меня! Когда я вернусь из похода и привезу отцу богатые дары, он не сможет не сдержать своего слова. И тогда… Ты будешь моей женой, Светорада Смоленская!
Большой отряд во главе с Яукилде унесся куда-то в степные просторы. Светорада с запоздалым раскаянием подумала, что из-за нее молодой хан прольет немало крови, нападет на идущих Днепром купцов, среди которых могут оказаться и русские люди. Но разве был у нее выбор? Особенно теперь, когда Светорада сама призналась Яукилде, что она княжна.
С Яукилде в поход ускакали и несколько людей из кочевья Таштимера, Сагай в их числе. Светорада даже была довольна, что он уехал, – надоел, как назойливая муха. Зато именно Сагай мог бы поведать ей, что не так было с женами Яукилде. Липня на все расспросы только пожимала плечами. К Ырас, непривычно злой и суровой, Светорада не смела и подступиться. Что же касается Таштимера, то он пьяно храпел почти до вечера. А когда очнулся, вдруг страшно заволновался, стал ругать своих людей за то, что до сих пор не снялись с места, велел всем спешно собираться. Таштимер явно торопился, на Светораду поглядывал искоса, и в глазах его была тревога. Причем теперь Таштимеру пришлось гнать со своим кочевьем еще и немалый отряд пленников-вятичей – первый взнос сына за любимую жену хана, которую дерзкий Яукилде вытребовал у размякшего от выпитого меда отца.
– Таштимер попросту пропил тебя, – сказала Светораде Липня.
Саму ее очень тревожила судьба земляков. Она вызвалась носить им еду на стоянках, всячески старалась облегчить их участь, даже упросила хана, чтобы тем, кто послабее – в основном женщины и дети, – позволили сесть в повозки, благо, что с отбытием батыров Таштимера мест в кибитках хватало. Сильные же мужчины шли следом, привязанные веревками к осям телег. Троим из них удалось высвободиться и сбежать. Таштимер никак не отреагировал на побег, даже не повелел остановиться и не послал искать сбежавших. Он требовал ехать как можно быстрее, порой смотрел назад в степь, словно опасался, что рано или поздно увидит, что Яукилде их нагоняет.
Но степь по-прежнему была безлюдной. Только один раз они встретили какой-то кочующий печенежский род, и Таштимер неожиданно обменял почти всех пленных на лошадей и возы. Липня заметила Светораде, что подобная расточительность выглядит странно для расчетливого в торгах хана, а тут он отдавал по пять невольников за любую паршивую лошадь. Коней тут же впрягли в кибитки, стали погонять, и кочевье двинулось вперед с удвоенной скоростью, не отягощенное медленной поступью пленных.
