И тогда Лев все же решился выпустить против русских судов дромоны. По его наказу была поднята ограждавшая Золотой Рог цепь и пять великолепных имперских дромонов величественно выплыли навстречу небольшим ладьям русов.
Светорада стояла на стене, наблюдая за этой страшной морской битвой. Однодревки русов, их насады и даже драккары викингов были слишком малы в сравнении с огромными византийскими кораблями. Византийские дромоны двигались на них, как огромные плавучие башни. Русы смело приняли вызов, даже первые пошли в атаку, но тут взревели огнеметательные трубы, вспыхнуло пламя, и первая же из русских насад, оказавшаяся в пределе досягаемости страшного «жидкого огня», вспыхнула подобно гигантскому смоляному факелу. Второй выстрел ромеев был не столь успешен, зато русы умудрились, пустив множество горящих стрел, поджечь первый дромон, так что корабелы на нем были отвлечены гашением пламени. Видимо, одна из стрел попала в жерло самого сифона со смесью, и дромон уже через минуту пылал, а люди прыгали в воду, хотя из перевернутого сифона с корабля проливалась жуткая горючая смесь, от которой не было спасения даже в море. Но это, по сути, была единственная победа набежчиков. Ибо остальные дромоны, окруженные многочисленными маленькими ладьями, метали горючую смесь, почти вплотную приблизившись к русам. Небольшие ладьи вспыхивали стремительно, ибо состав Каллиника воспламенялся мгновенно, поражая противника нестерпимым быстрым огнем. Русы корчились и выли, кидались в горевшее море и погибали. В результате все оказавшиеся поблизости от византийских кораблей ладьи русов загорелись, а другие спешно отплывали прочь. Но русов спас ветер. Горевшие ладьи несло ветром как раз на дромоны, а те не успели отойти достаточно быстро, так что вскоре огонь достиг сразу два из них. Теперь уже ромеи прыгали с судов в горевшее море, по которому, словно по маслу, скользили огненные языки. Наблюдавшие со стен за битвой горожане со стоном и плачем смотрели, как их великолепные корабли охвачены дымным огнем, как гибнут их соотечественники… Дабы избежать потери оставшихся дромонов, с городских башен прозвучал сигнал трубы, повелевавший поднять цепи в Золотом Роге и укрыть оставшиеся суда, спасти их от бесполезной гибели.
Но все равно участвовавшие в битве дромоны были встречены с приветствиями. Ибо все видели, как до этого группировавшиеся вдоль цепи ладьи русов отступили, стали отходить к Сики или спешили укрыться в Пропонтиде.
В тот день в Константинополе звонили во все колокола, отмечая эту победу. Многие ромеи поднялись на стены города, веселились, кричали оскорбления в сторону русов, даже спускали штаны и показывали им голые зады. Они были под защитой стен и чувствовали себя неуязвимыми… Но вскоре поспешили разойтись, ибо русы начали пускать стрелы, сбивая многих со стен, а из– за скифских самострелов, метавших стрелы далеко и мощно, в самой столице вновь начались страшные пожары.
Вот тогда– то ситуация и стала выходить из– под контроля. Город горел, в нем продолжались бесчинства мародеров, охрана сбивалась с ног, пытаясь навести порядок, но все равно не справлялась. Священники в церквях призывали гнев Божий то на набежчиков, то на своих же смутьянов, которые словно играли на руку врагам, не почитая ни богохранимый град, ни базилевса, ни самого Господа Бога! И опять в церквях звучали мольбы, просили прощения за свою злобу и лукавую ложь, за непокорство властям, за распущенность и гордыню помыслов…
Русы же вновь выслали своего человека с предложением провести переговоры. Но тщетно. Лев был уверен, что они устоят и дерзкие русы отступят от его укреплений, уплывут туда же, откуда явились, как бывало и в прошлые набеги варваров на столицу мира. Император распорядился отправить гонцов за подмогой, хотя слабо верилось, что кто– то из них прокрадется через расположившихся вкруг Константинополя русов. Тем не менее весть об осаде города распространялась. Как скоро придет подмога? Император молился об этом со всем усердием.
Однако пока приходили лишь неутешительные вести. Русы, обозленные поражением на водах, еще пуще принялись грабить окрестности византийской столицы. Горели поместья и монастыри, уничтожались рощи, сгорал урожай на полях, гибли виноградники. Русы добывали провиант на богатых фермах, а после себя все вокруг предавали огню и мечу. У них не было стенобитных машин, но они захватили арсеналы в Хрисополисе на азиатском берегу Босфора и обеспечили своих воинов прекрасными доспехами, оружием, даже баллистами. Баллисты они использовали особо: закидывали при их помощи за укрепительную стену Феодосия подожженные бочки со смолой, отчего выгорели несколько примыкавших к ней районов.
Беженцев и жителей города, лишенных крова, становилось все больше, так как в первую очередь возгорались бедняцкие кварталы, где деревянные оштукатуренные дома превращались в легкую добычу огня. Император был вынужден отправить значительное количество людей на борьбу с пожарами. А извне приходили вести одна хуже другой: захвачен и разрушен богатый монастырь Святого Мокия в предместье, казнены все священнослужители, расстреляны или утоплены в море пытавшиеся укрыться за стенами монастыря местные жители. Та же участь постигла прекрасную церковь Богоматери в предместье Пиги, русы уничтожили и укрепленную обитель Святого Тарасия, не оставили ни пяди от богатого предместья Евдом, разграбив и осквернив находившуюся там императорскую загородную резиденцию. Они были бесстрашны, кровожадны и безжалостны. Но, тем не менее, когда они сделали очередную попытку пойти на переговоры, Лев и слышать об этом не пожелал.
– Они чувствуют, что слабеют. И никогда ромейская мощь не склонится перед варварами!
Но пока ромейская мощь высокомерно отсиживалась в укрытии, окрестные жители гибли сотнями и тысячами. Жестокость варваров ужасала. Казалось, они мстили императору за его самоуверенность. Он же молился, не вставая с колен, и ждал подмоги. Но подмоги все не было, а вести о разрушениях продолжали поступать. А потом пришло ужасающее сообщение: русы забрасывают за городские стены трупы убитых ими ромеев, в городе может распространиться зараза! Чуть позже Льву доложили еще более страшную новость: русы распинают на крестах священников и выставляют их перед стенами града, а иных сажают на колья. И нет ничего страшнее подобного зрелища. Лев сам пошел посмотреть на это изуверство, причем велел Светораде сопровождать его. Ее стошнило, едва она увидела представшую ее взору ужасающую картину. Но Лев требовал от севасты:
– Покажи мне проклятого Олега!
Она смотрела со стены сквозь дым и трупы на лагерь русов. Там горели костры, стояли захваченные у ромеев богатые шатры, было видно верховых и пеших воинов. Она высматривала среди них Стему. «Неужели и он среди них? Что же это делается, о Богородица Пресветлая!»
Светорада сказала, что не видит князя Руси. И опять стала просить, почти умолять базилевса пойти на переговоры. Русы добиваются именно этого! Они ведь прибыли за воинской славой!
– Они прибыли за своей погибелью, – сквозь зубы процедил Лев. – Они все полягут под стенами защищенного покровом Богоматери града!
Но не полегли. А вечером пришло очередное известие: русами взят еще один пригород Константинополя, Анаплос. Жители поняли это, когда через стену был переброшен изувеченный труп игумена из расположенного там монастыря Михаила Архангела, который считался покровителем византийского воинства…
