Во дворце Святого Маманта они оказались как раз вовремя, потому что со стороны улицы уже слышалась мощная поступь отряда схолариев. Русы теснились в воротах, торопились ворваться внутрь, толкались, видя, что ворота уже закрывают. И как только последние из них забежали во двор, створки со стуком сомкнулись и мятежники совместными усилиями задвинули брусья засовов в пазы. Удары наскочивших извне схолариев только грохоту прибавили. А Фарлаф, схватив Светораду за руку, уже тащил ее по каменной лестнице на арку, возвышавшуюся над воротами.
– У нас ваша патрикия! – крикнул он сверху, весьма непочтительно удерживая Светораду за волосы, отчего ее прическа совсем растрепалась, а сама она со страхом глядела вниз, где на них, задрав головы, смотрели воины в стальных шлемах. Фарлаф, видя замешательство ромеев, довольно рассмеялся. Но Светораде было не до смеха, когда ярл вновь грубо тряхнул ее. – Я перережу ей горло, если вы не прекратите напирать! И сообщите своему эпарху, что мы заняли ваш дворец и останемся тут, пока он не явится к нам на переговоры.
Только позже, когда схоларии отошли, Фарлаф наконец спустился с заложницей вниз, оставил ее и сказал уже совсем иным тоном:
– Ты не должна сердиться на меня за грубость, нежная береза нарядов. Ты поступила мужественно, защитив собой стольких людей. И я клянусь тебе мудрой силой Одина,
[65]
что, пока я жив, ни один волос не упадет с твоей головы.
Светораде хотелось верить ему. Ведь если варяг поклялся своим верховным божеством… У них вообще честь священна, их слову можно верить. Однако она все еще не могла прийти в себя и почти кинулась на грудь Силе, когда тот протиснулся к ней сквозь толпу.
– Она наша, наша, – говорил Сила, сам уже ставший своим среди этих людей. – Думаете, ромейке какой было бы до вас дело? А эта сама из подневольных.
– Ты ж говорил, что она жена их патрикия!
– Что, не слыхали, как наши девушки к патрикиям попадают?
Сила никогда раньше не интересовался судьбой Светорады. Попал в услужение к своей – и готов был нести службу. Русы знали, что их женщины по– разному оказываются в богатой Византии. Поэтому к княжне – кто из них догадывался, что она княжна? – отнеслись даже с сочувствием, начали благодарить.
Постепенно все разошлись, стали осматривать дворец, дивились, отчего такое богатое жилище да в запустении. Разглядывали мозаичные картины на сводах, восхищались мраморными полами, любовались редкими статуями и беломраморными колоннами в простенках, оставленными тут бывшими хозяевами. А когда в служилом помещении обнаружили еще не успевшую остыть печку и кое– какие запасы провианта, вообще развеселились. А там и мех с вином по рукам пустили.
Однако Фарлаф и воевода Рулав быстро навели порядок. Рулав самолично продырявил мехи с вином, пригрозив, что вытолкнет к схолариям любого, кто будет бесчинствовать. Сам же поднялся на ворота и вступил в переговоры с командиром схолариев. Рулав требовал все то же: сообщить о случившемся эпарху, вызвать его сюда, дабы они могли прийти к какому– то соглашению. Если же схоларии решатся продолжать наступление, то русы не только не пожалеют заложницу, но и вообще устроят тут пожар. Сами сгорят – ведь терять– то нечего! – однако огонь перекинется и на иные постройки. Нужно ли такое ромеям? Вот то– то же!
Пока он вел переговоры, Фарлаф со Светорадой обошли весь дворец, сад и окружавшие его стены. Фарлаф все примечал взглядом воина, где приказывал остаться дозорному, где забаррикадировать калитки в стене. И совсем ему не понравилось, когда он заметил еще одни ворота, расположенные возле примыкавшего к дворцу Святого Маманта высокого сооружения.
– Что там? – Он указал на ворота, украшенные изваяниями льва, дракона и взвившегося в прыжке леопарда.
– Старый ипподром при дворце Маманта, где порой тренируются возничие перед выступлениями квадриг на большом ипподроме.
Фарлаф внимательно оглядел широкие створки ворот, за которыми располагался тренировочный ипподром, велел их забаррикадировать и выставил стражу. Ярл рассудил, что если ромеи решатся атаковать их, то скорее всего отсюда. И хотя к дворцу лепился еще и древний монастырь Святого Маманта, в честь которого получил название и сам дворец, со стороны обители священнослужителей Фарлаф не ожидал нападения.
– Ромеи вряд ли потревожат своих длиннополых монахов, – подытожил он, обращаясь к Светораде, и она согласилась с ним.
Вообще– то, княжне было волнительно. Вместе с русами она оказалась как бы под одной угрозой. Оставалось надеяться на Дорофею, которая, конечно, не преминет сообщить о случившемся Ипатию. Тот свяжется со своим братом препозитом, а уж Зенон может и пред ясные очи императора явиться. Другое дело, что Светорада все еще не была венчанной женой Ипатия. Воспримут ли ее при дворе как достойную помощи жительницу Византии? За своих– то ромеи горой стоят, но вот своя ли она в их глазах?
Зато русы отнеслись к ней приветливо. Даже Голуба больше не косилась недобро, а в пояс поклонилась. Сказала, что видела тут один покой, еще не разграбленный, где их спасительница, изнеженная византийская матрона, может расположиться. Светорада только на миг вошла в эту овальную полутемную комнату с малахитовыми колоннами, где на возвышении стояло широкое резное ложе с торчавшими по углам столбиками для балдахина. А как оглядела все, так и заспешила прочь. Не в этом ли покое подосланные узурпатором Василием убийцы зарезали императора Михаила Пьяницу?
Светорада решила оставаться пока среди русов, которые собрались в обширном нижнем зале дворца. Села на ступеньках мраморной лестницы, на услужливо постеленную кем– то накидку подле изваяния амура с луком. Русские купцы стали подступать к ней с вопросами.
– Тех из наших, кто остался в предместье, помилуют али, наоборот, обвинят и схватят? – спрашивали, как будто она могла знать.
– У меня на корабле с десяток бочонков с медом осталось, их что, теперь изымут?
– Наш боярин Фост вообще умело ряды
[66]
с ромеями складывал. Может, и теперь тоже сподобится? Выручит нас, а?
Светорада сперва отмалчивалась. Не стала отвечать и шустрому мужичку с торчавшей бороденкой, который вдруг запанибратски начал выпытывать у нее, как она сама у ромеев оказалась.
– Ты не хмурься, девонька, – говорил он ей. – Я неспроста вызнаю. Дочка у меня твоего возраста, и она страсть как хочет, чтобы ее за ромея просватали. Легко ли среди них жить? А то я ей тут женихов приглядываю.
– У твоей дочери тоже сын восьми годочков? – усмехнулась Светорада, догадавшись, что ее тут за девчонку принимают.
Кто– то сказал:
– Ты не серчай на нашего Свирьку, красавица. Он шустер да неумен, и дочка у него такая же. Все бы ей из Киева да в греки, чтобы в парче и колтах
[67]
рубиновых красоваться. Только неизвестно теперь, вернется ли ее батянька в славный Киев на Днепре? Как думаешь, скоро нас выпустят? И выпустят ли вообще?
