Какая скука! Он едва переносил эти светские рауты. И это он, опытнейший царедворец и интриган!.. Но сейчас его волновало другое: как поскорей уладить переговоры и увезти свою Мэри.
Зазвучали фанфары. Появился Франциск – блестящий вельможа в черном (при дворе ещё носили траур по Людовику XII). Но на роскошном одеянии Франциска было нашито столько жемчуга и драгоценных камней, что ткань напоминала собой звездное небо. Черный плоский берет был украшен полоской нежного лебяжьего пуха, а в прорезях широких рукавов и штанов виднелось тонкое полотно белья столь ослепительно белого цвета, что оно казалось голубоватым. Держался Франциск как истинный король, величаво и изящно; его узкие темные глаза сверкали. Поравнявшись с мадам Шатобриан, он замедлил шаги. Красавица скромно потупилась и присела в реверансе.
– Ставлю свою голову против одного су, что Франциск переспит с ней ещё до коронации, – шепотом заметил Бониве.
Прием тянулся бесконечно. Франциск пару раз подзывал Брэндона, заговаривая с ним о Генрихе VIII. Он давно наблюдал за блистательным двором молодого короля из-за Ла-Манша, и теперь подробно расспрашивал его об обычаях, царящих там. Чарльз тут же воспользовался предлогом, чтобы коснуться важной темы. Ведь его Генрих завоевал Турнэ, и необходимо, чтобы новый король подтвердил право владения англичанами города во Франции.
Но Франциск не хотел сегодня говорить о политике. Он поднял руку.
– Все, никаких дел! Мы будем говорить о любви, ибо она одна вечна и чего-то стоит. Руки прочь от любви! Несчастливы только дураки. А что такое счастье, как не удовлетворение любовной страсти?
Брэндону все это стало надоедать. В последнее время он, острослов и бахвал, умевший всегда оказаться одной из центральных фигур, был замкнут и печален, отнесясь к услужливо подосланным к нему красивым леди с вежливым равнодушием. Чарльз был благодарен чуткости Бониве, который, видя настроение своего английского приятеля, увел их от него. Он стоял одиноко в нише окна, наблюдал, как двор веселят остроты любимого шута Людовика XII, а теперь Франциска I, горбуна Трибуле. Потом придворный поэт продекламировал свою поэму на религиозную тематику, но с модными сочетаниями христианских и языческих мотивов: так, Диана, Юнона и Эол оказывали услуги Божьей Матери, а Меркурий присутствовал на проповеди Иоанна Крестителя. Когда начались танцы, Брэндон незаметно ушел. У дверей в свои покои увидел, как его оруженосец Гэмфри Вингфрильд беседовал с каким-то молодым человеком в одежде торговца, но сразу оставил его, увидев герцога.
– Это мой друг из Саффолкшира Боб Пейкок, – объяснил он, помогая Брэндону снять золотую цепь и пояс и укладывая их в шкатулку. – Его отец – известный торговец шерстью. Правда, сейчас они расширяются и решили приторговывать ещё и французским винам. Боб возвращается от отца, который недавно купил себе дом в Париже. Когда-то мой приятель был безумно влюблен во фрейлину леди Мэри Джейн Попинкорт... Он и сейчас ещё сохнет по ней, и спрашивал, не известно ли мне, где она сейчас. Ведь её роман с герцогом Лонгвилем уже в прошлом.
Брэндон тоже припомнил Боба Пейкока. Гэмфри, Боб и «гусенок» Илайджа когда-то были бессменными поклонниками Мэри в период её пребывания в Хогли Кастл. Потом Боб увлекся Джейн, Гэмфри при помощи Брэндона стал делать карьеру, а Илайджа... Гусенок погиб. Из всей троицы он оказался самым влюбленным в Мэри, поэтому и погиб.
Брэндон отпустил Гэмфри, и лег, не раздеваясь, на кровать. В небольшой полутемной комнате, затянутой голубым сукном с французскими лилиями было тихо. Мягко светились угли в жаровнях, пахло воском... Закинув руки за голову, Брэндон глядел на толстую восковую свечу на коварной подставке, которая для определения времени была поделена на равные промежутки черными черточками с изображением латинских цифр, обозначающих часы. Сейчас свеча догорела у цифры X. Достаточно поздно, чтобы он мог позволить себе не возвращаться в банкетный зал. Оттуда порой долетали звуки музыки, смех. Новый король веселился. Он был счастлив, он достиг того, чего хотел, и вновь был влюблен, выставляя свое увлечение напоказ, и никто не считал это предосудительным. После нудного царствования Людовика XII все с головой кинулись в развлечения и любовные похождения, тем более что сам Франциск задавал этому тон. Хотя, может, это просто тактика – показать себя этаким беспечным юнцом, в то время как сам, не покладая рук, готовит армию к походу на Италию. Брэндон смог разузнать, что приготовления в самом разгаре и, поскольку Франциск готовится к новому походу на юг, то будет крайне заинтересован подстраховать себя с севера, то есть со стороны Англии. Значит, он примет все условия мирного договора с Генрихом VIII, и ему, Брэндону, не следует уступать ни по единому пункту соглашения. Но из-за этого опять выйдет задержка! А все, чего сейчас хотел Чарльз, – это скорее забрать Мэри. Он писал об этом Вулси, но тот прежде всего беспокоился о сохранности вдовьего наследства королевы, которое должно вернулось в казну Англии. Брэндону приходилось ждать и мечтать о встрече с Мэри. Только о встрече... Он понимал, что будущего у них нет, но хотел хотя бы увидеть её. Королеву же по-прежнему держали в полной изоляции. Таков обычай – отвечали ему, но Чарльз все равно беспокоился о ней. Хорошо ещё, что Франциск столь увлекся этой дамой из Бретани. По крайней мере, теперь он оставит Мэри в покое. Хотя, зная любвеобильную натуру молодого короля, можно было предположить, что его хватит на всех, и от этой мысли Брэндону становилось совсем не по себе. Мэри там одна – маленькая девочка на попечении людей, откровенно враждебных ей. И если только Франциск изъявит желание, она окажется перед ним беззащитна. Но с другой стороны...
Брэндон тяжело вздохнул и накрыл лицо согнутой рукой. С другой стороны, кто знает, может, Мэри и сама не против ухаживаний молодого короля? Он ведь не раз замечал, какой оживленной и кокетливой становилась Мэри в присутствии Франциска. Но тогда его с Мэри связывала их любовь, их близость. Брэндон чувствовал, что имеет на неё право, словно являлся едва ли не её мужем. Впрочем, в библейском смысле он и был ей мужем, и чувствовал её полную и безоговорочную преданность. Но теперь он опорочен в глазах Мэри, ей наверняка все известно о его отношениях с Жанной. Как она восприняла это? Не послужило ли её горе тому, что она с охотой приняла внимание Франциска? Что было между ними? Почему у Франциска так загораются глаза, когда кто-то при нем упоминает Мэри Английскую?
Брэндон ревновал. Он знал, как чувственна и жадна до ласк Мэри Тюдор – ведь он сам разжег в ней это пламя. А Франциск слыл лучшим любовником при дворе... И вновь Брэндон ощущал смятение и боль. А тут ещё наказ от Генриха: узнать, какие планы у нового короля Франции относительно его сестры. Если Франциск так затягивает вопрос с её приданым, то нет ли у него видов на Мэри? Конечно, он женат, и Клодия ждет ребенка... Но у Клодии слабое здоровье, говорят, что беременность она переносит крайне тяжело, а смерть женщины во время родов не самая неожиданная вещь на свете. Кто знает, не пожелает ли тогда Франциск вновь одеть корону Франции на хорошенькую головку Мэри Английской? «И будет ли она противиться этому?» – спрашивал себя Брэндон. Но зачем ему так изводить себя? Мэри для него потеряна в любом случае. Не Франциск, так Карл Габсбург, не Карл Габсбург, так император Максимилиан. Мэри всегда была недосягаема для него, а он просто глуп, что не может заставить себя не думать о ней. Просто глуп, что так тоскует... так волнуется. Похоже, он не заметил, когда заснул. Очнулся Чарльз оттого, что Гэмфри сильно тряс его за плечо.
