— Вот что, Мстислав, отправляйся-ка ты к детинцу, — сказал варяг, не спеша опоясываясь мечом. — Там надежнее, а случись что, весть пришлешь.
На конопатом лице парня появилось упрямое выражение.
— Я буду с тобой, Резун.
— Нет.
Но хитрый Мстиша поступил по-своему. Сбегав к детинцу, он скоро вернулся с сообщением. Злой был, ругался, сплевывая сквозь зубы.
— Набег. И чей? Все уличи, песьи дети! Их миром к Киеву подпустили, а они пошли на штурм башни ворот у Боричева узвоза.
— Там самые укрепленные ворота, — равнодушно, словно не волнуясь, молвил варяг. — Но ты, отчего вернулся? Здесь же тихо, сюда, может, и не доберутся. А ты неплохой воин, там, на заборолах нужны такие.
Парень довольно улыбнулся, даже подбоченился. И все же старшего побратима оставлять не спешил. Собирался Мстиша нарочито медленно: долго возился с пряжкой ремня, осматривал меч, приторачивал щегольские ножны, богатые, как у боярича, — малинового бархата, с медным округлым наконечником.
Торир поднялся на срубную башню над воротами. Отсюда, из низины, было не разглядеть, что за волнения у Боричева узвоза, но вглядывался он больше для вида, так как знал, что должно произойти.
Мстиша все еще был тут, и Торир чувствовал на себе его взгляд. Да и не только его. Все его люди были взволнованы, ждали приказаний. Но когда он отдал наказ, растерялись. Что говорит старшой? Разойтись, растянувшись по стене до следующих ворот? Это значит оставить Лядские ворота без защиты.
— А зачем тут защита? — отмахнулся Торир на многочисленные вопросы воинов. — Разве по шуму не слышно, куда пошел враг? Правильно, идут с Подола. До Лядских ворот им не добраться, пока не обойдут всю Гору.
Кажется, ему удалось их убедить. Дружинники стали расходиться по стене, переговариваясь. Надеясь на то, что лихие уличи просто решили воспользоваться случаем, но крепкие частоколы и заборолы скоро остановят их. За главного в Киеве Аскольд оставил Олафа Одноглазого, а этот витязь не из последних. Сумеет организовать оборону.
Торир вслушивался в шум. Ночь после грозы выдалась темная, сырая, ни зги не видать. Только отсвет огней на капище Велеса на Горе бросал блики на городские башни.
— Вот что, — обратился он к группе оставшихся у ворот воинов, — Сейчас мы отворим створки и отправим гонца на заставы, что южнее Киева, — в Печерскую, в Выдубичи, может, к самому Витичеву. Там много славных витязей, они не откажутся прийти на помощь.
— Верно баешь, старшой, — деловито ответил за всех Волк, хотя было заметно, как ему страшно, как он ни на миг не выпускает рукояти меча.
Торир окинул его быстрым взглядом.
— Вот ты и поедешь.
— Почему он? — неожиданно вмешался все еще крутившийся здесь Мстиша. — Волк и ездок никудышный, и дорогу не больно знает.
Торир не ответил. Чувствовал противный холодок страха на спине. Даже не страха, а этого посылаемого богами наваждения, когда тебе известно, сколько прольется крови. И противнее всего знать, что повинен в этой крови будешь ты сам. Поэтому Торир несколько раз поцеловал амулеты на груди, прежде чем вновь подняться на вышку. Так и есть, все как обговорено. Но, спустившись, он сказал, что у Лядской заставы все тихо.
Воины верили ему, никто и не заикнулся, что опасно в такое время отворять ворота без особого на то дозволения Олафа. Вывели приставленную к заставе буланую лошадку, смотрели, как притихший Волк зачем-то возится с подпругой, проверяет подковы.
— Эх, не того посылаешь! — опять вмешался Мстиша.
— Ты еще здесь? — почти зарычал на него Торир.
Мстиша отступил. Уходил медленно, поднимаясь по крутой улочке между бревенчатыми заборами, оглядывался.
Только когда его силуэт растаял во мраке, Торир велел отворять створки.
Ворота были мощные, из тесно пригнанных крепких бревен, обитых полосами железа, в пазах — два длинных засова-бревна. Не так просто было их отодвинуть. Наконец вынули последний брус и воины налегли.
— Погоди, Волк, что скажу. — Торир удержал гонца, положив руку на уздечку кобылки, но сам не сводил напряженного взгляда со створок ворот, расходящихся все шире. Всадник вполне уже мог проскочить, но Торир специально удержал вестового. Стоял, держа в руках факел. Рука его лишь чуть дрогнула, когда послышался щелчок тетивы и Волк захрипел и стал падать, хватаясь за торчавшую из горла стрелу.
Кроме Торира, этого никто не ожидал. И тут же в открытые створки безмолвно, как тени, стали врываться затаившиеся за воротами уличи. Только шарахнулась напуганная запахом крови лошадь Торир же, отскочив за створку, с каким-то странным чувством наблюдал, как режут его воинов. Те все же успели дать короткий отпор, один даже кинулся вверх по склону, закричал, но стрела настигла и его.
Торир опустил факел, но тут на него наскочили, вцепилось сразу несколько рук, лязгнуло железо.
— Не сметь!
Это был уже голос Рогдая. Он вышел вперед — в прекрасном пластинчатом доспехе, в высоком шлеме с нащечниками, с острия которого спадал пушистый лисий хвост. В колеблющемся сумраке Торир различил, как сверкнули его зубы под длинными усами.
— Славно вышло, Ясноок. А теперь держите его, хлопцы. Жизнью за него отвечаете. Чтоб и волос не упал с его головы.
Торир растерялся.
— Что это значит?
— А это чтоб свои же не посекли. Приберегу тебя для себя.
Он по-прежнему улыбался, а Торира едва не замутило. Рванулся в удерживающих его руках.
Тут случилось неожиданное. Не успел никто, и опомниться, как рядом стрелой метнулся чей-то силуэт. Миг — и на буланой оказался всадник, стегнул ее с ходу. И когда та от неожиданности взвилась, сделала резкий скачок, то даже вливавшиеся в ворота уличи отпрянули, открыв проход. А Мстиша — это был он — только лихо засвистел, и топот подков зазвучал уже по дороге.
Тут уже никто не стал сдерживаться, все зашумели, сведя на нет всю таинственность проникновения. Напрасно Рогдай шикал на людей, его не слышали. Лязгало железо, глотки выкрикивали кличи, свистели, даже выли по-волчьи — и рвались вверх темной колышущейся массой.
Торир смотрел в темноту, куда умчался гонец.
— Эх, Мстиша…
Ведь договорено было, что, если гонец проедет, его снимут в первой же роще меткие волхвы, не дадут кликнуть подмогу. И у Торира сжалась душа от жалости к обреченному.
Но через миг ему стало не до того. Его грубо уволокли в сторону два приставленных улича. Торир ощутил себя беспомощным, пойманным в силки. Рванулся что было сил.
— Тихо, тихо, — успокаивал варяга воин в лохматой шапке. — Нам князь за тебя головой велел отвечать.
Но, видимо, приказ был им не по душе. Мимо пробегали все новые воины-уличи, лихо свистели, размахивали по-хазарски кривыми клинками. Впереди их ждала пожива в богатом граде Киеве, а приставленным к варягу приходилось оставаться в стороне, выполняя странный наказ своего главы.
