— На, испробуй. Вино отменное, ромейское. Я такое только в Царьграде пробовал. А тут древляне недавно ограбили торговый караван, взяли с добычей.
Он пьяно уговаривал Карину выпить, сам пил, хотя, по мнению девушки, с него было уже достаточно. А Торир вдруг после бурного неестественного веселья впал в апатию. Захотел вдруг наболевшим поделиться. Да таким, что Карине знать не следовало…
Сейчас Торир звал ее, торопил. Она вздохнула. Вышла из-под тенистой чащи. И тут же наткнулась на его холодный пустой взгляд.
— Вот что, Каринка, я тут всякое плел спьяну..
— Да, плел. Какой мужик глупости во хмелю не болтает! Притомил меня своими россказнями, спать все не давал.
— Я не должен был так напиваться, — только и произнес варяг. Но она уже отошла, пристраивала на Малаге переметные сумы.
Торир все расспрашивал, и она с холодным раздражением стала отвечать: дескать, про поход Аскольда с Диром на Царьград плел Торир, как они едва не взяли столицу ромейскую, пока ее главы в граде не было, да только уберегла ромеев некая их святыня, покрывало Матери их Бога, которую они трижды с молениями опускали в море. И началась тогда буря негаданная, разбросала корабли русов, да так, что сам Аскольд чуть не погиб, упал в воду, в плен попал… А вот Диру удалось ускользнуть. Он потом Аскольда и выкупил, вернув ромеям награбленное. Но ромеи согласились отпустить старшего князя только после того, как тот веру их принял. Торир резко перебил ее:
— А о себе я что рассказывал?
«Много чего». Да только Карина не столь глупа, чтоб признаться. Но отвечать что-то надо было, и она, тщательно взвешивая каждое слово, сказала, что поведал варяг, будто и он тогда в Царьграде оказался. Друг там его службу нес. Или не друг, она не поняла. А был он из славян. Ротибор, Рудой… Не упомнить.
— Рогдай, — подсказал Торир, нехорошо прищурив глаза.
— Да. И вроде едем мы сейчас к нему, ибо он давно службу у ромеев оставил и обосновался где-то здесь. Ну что глядишь? — вскинула она подбородок. — Вчера меня все россказнями пьяными изводил, сегодня выпытываешь. Теперь же в путь тронемся али как?
Она нарочно говорила ворчливо, как держалась бы любая баба, говоря поутру с похмельным мужем. И панически боялась, что варяг поймет, как много она недосказывает. Но, кажется, убедила-таки. Лишь когда они тронулись в путь, и Карина сидела за Ториром на крупе Малаги, она еще раз продумала все, что узнала. Оказывается, тогда Торир тоже примкнул к воинству, шедшему из Киева. Тогда ему тринадцать зим было, у волхвов он жил, да только сбежал от служителей, прознав про поход. Этим объяснялось, откуда ее варяг знает Полянский выговор. Однако то, что он ненавидел князей киевских и… Шутка ли, что удумал, — они князья могучие, а он хочет сгубить их; Еще тогда пристал к их дружине, надеясь в походе улучить момент и хоть с одним из братьев князей поквитаться. За что? Вот этого как раз Торир не сказал. В походе же все нож за голенищем сапога носил да время выкраивал. И случай этот ему почти представился, когда тонули струги русов, когда Аскольд упал в воду и Торир, забыв обо всем, подплыл к нему. Но не сладилось. Ромеи были уже близко, поймали и Аскольда, и того же Торшу одним неводом, точно рыбу. Аскольда сразу отделили от остальных пленников, а мальчик-волхв попал на невольничий рынок в Царьграде. Там-то его, смазливого паренька, и купил славянский наемник, которого Торир то другом называл, то вдруг срывался на густой рык от люти. Но тут Карина чего-то не поняла. Конечно, несладко в неволе оказаться, да только этот Рогдай зла на мальчика-раба не держал. Торир что-то неразборчиво выкрикивал, что ей не понять, как в Царьграде можно полюбить красивого невольника. Но ведь все одно — жил он в тепле и холе, а потом хозяин вольную ему дал, даже пристроил в отряд иноземных наемников при ромейском дворе — варангами таких называли ромеи. Там Торир со временем сумел возвыситься, даже свой отряд водил. Но все время был рядом с Рогдаем этим. Поневоле доверился ему, рассказал о себе многое. А тот его предал. По незнанию, но предал.
Оказалось, что Дир Кровавый и после большого похода не прекращал быстрых набегов-наскоков на приморские земли ромеев. На сам Царьград уже идти не решался, а вот пограбить и уйти умел. Но однажды оставила удача молодого киевского князя, и плохо бы пришлось ему, если бы их пленителем не оказался этот самый Рогдай. Тот, узнав, что пленники из славян, ночью выпустил их на свободу. Дир же в благодарность подарил Рогдаю свой перстень. И вот за этим перстнем и ехал теперь Торир. Он знал, что Рогдай, оставив службу у ромеев, поселился в союзе племен уличей
[70]
, да не просто поселился, а вокняжиться над ними сумел. Но раз перстень князя ему без надобности, то, возможно, подарок Дира сгодится именно Ториру. Да и Олег Вещий советовал…— Карина уже догадывалась, от кого подослан Торир. Как и сознавала, что с помощью перстня Рогдая хочет он в доверие к Диру втереться. Это была опасная игра, и теперь Карина понимала, как рискует Торир, взяв ее с собой. Но может… Ах, как хотелось верить Карине, что просто прикипел к ней варяг, чувствовала, что мила ему…
Голос Торира отвлек ее от мыслей:
— Видишь, какое стадо степных туров. Эти гурьбой ходят, не в одиночку, как лесные великаны.
Карина глядела на огромных рыжих быков, бредущих по высокой траве и окидывающих застывших в стороне людей подозрительным оком. Испуга не выказывали, а словно упреждали — мол, держитесь подальше.
Малага шел по вольному раздолью, раздвигая высокие травы. Земля тут такая, такая ширь! Здесь бы пахать, сеять, это не те жалкие поляны-огнища, что ее соплеменники отвоевывали у леса. А тут… Голова кружилась от такого раздолья. И нигде ни души, ни дымка. Лишь порой появится на волнистом холмике идол каменный — невесть как и попавший сюда. Стоит одиноко над морем трав, пялится незряче.
— А где же люди? — спрашивала Карина.
— Еще появятся. И моли богов, чтоб не стрелами встретили, позволили подойти.
Он пояснял, что едут они по дикой спорной земле, никому не принадлежащей. Сюда и поляне наведываются, и древляне выходят из лесов, половить диких коней-тарпанов, угры порой кочуют, а то и хазары приходят поискать удачу. Но последнее время власть над этим краем стремятся взять объединенные уличи. Это племя держится само по себе, им и законы гостеприимного Рода не главное. Селятся они в небольших балках вдоль Днепра, там и землю возделывают, но в основном промышляют охотой и разбоем. Смелое это племя, вольное, мужчины и бабы у них отличными воинами считаются. А вот чужаков пришлых неласково встречают, редко, кого в союз берут.
По пути Торир бил стрелами дичь — птицы часто вспархивали из густых трав при приближении путников, попадались и жирные зайцы. В общем, не голодали. Ехали они так добрых два дня. Уже и свыкаться со степным безлюдьем стали. Гости степные появились негаданно, когда Торир с девушкой остановились на ночлег в неглубокой балке у ручья. Сидели вроде бы спокойно у небольшого костерка, глядели на необычно огромные звезды, когда Торир вдруг напрягся. Сначала заметил, как Малага заволновался, вскинул голову, уши насторожил. Зверя ли, человека почуял? И Торир припал к земле, потом втянул в себя по-волчьи воздух.
