Так и вышло. У племени вервиан покон чтили. Народ тут жил бойкий, небедный. Правда, суеверный сверх всякой мочи. Вот и приходилось у каждого селища почти битый час торчать, пока селяне не убеждались, что их гости люди, а не нежить лесная. В нежить они верили свято. Расположив гостей на покой, долго донимали их леденящими душу рассказами о жути всякой лесной, о леших и кикиморах.
Подобное пришлось переживать и у выгольского племени. Да те к тому же ворчали, что бабу-ватажницу ублажать приходится. У них самих женщины последнюю роль играли, голоса не смели подать. А тут Карина, мужиками верховодившая. Сперва, пока она в кожушке да шапке-треухе среди ватажников стояла, за парня ее приняли. А как разобрались, что баба обозом руководит, даже плеваться стали. Но Карину взялся защищать Кудряш. В селениях выгольских его неплохо знали, поэтому и терпели, когда он Карине первую миску подвигал, место лучшее на полатях оставлял.
Когда миновали последнее селище, и впереди началась дикая древлянская земля, передвигаться стали осторожно. Санный путь, пролегавший среди поселений дружеских племен, тут совсем исчезал. Лес вставал стеной, приходилось прорубаться сквозь подлесок, кони выбивались из сил в глубоком снегу. И угнетало постоянное чувство опасности, ожидание нападения в любую минуту.
Помня, чему их научили в последнем селении, Карина оставила обоз в надежной схованке, а сама с Кудряшом пошла на лыжах вперед. Ее еще Малуня — древдянка, суложь Микулина — предупредила, что где-то здесь должно расти священное дерево племени. Сказала, что непременно к нему выедут. Так и вышло. Вскоре набрели они на абсолютно круглую, явно рукотворную поляну, посреди которой рос дивный дуб-великан. В обхват — как несколько дубов, а высотой — шапка падает. К тому жена корявых раскидистых ветвях дуба было развешано немало подношений — от девичьих лент и куньих хвостов до отрубленных человеческих конечностей и за волосы подвешенных голов. Вокруг на снегу виднелось немало следов, но нигде не было заметно ни души. Зная обычай древлян, Карина с Кудряшом поспешили подойти ближе к дереву. По закону под его сенью никто не смел кровь пролить, и, таким образом, дерево служило им как бы защитой.
— Что теперь? — спросил Кудряш. Угрюм был непривычно, руки с рукояти меча не снимал.
Карине тоже было не по себе, но она бодрилась. Поклонилась священному дереву, касаясь земли рукой.
— Приими наш почет, Перун!
И, сняв с пояса пару меховых кун, положила у извивающихся, подобно гигантским змеям, корневищ.
Они недолго ждали— из лесу послышался свист. Потом ответный, с другой стороны. Кудряш медленно стал вынимать меч, но Карина опередила, успев положить руку в варежке на его запястье.
— Нельзя. Здесь железо настигнет первым того, кто за него возьмется.
Они ждали. И вот качнулись ветви, и показался первый из служителей местного святилища — весь в шкурах, с нашитыми на меховом плаще хвостами животных, лицо спрятано под меховой личиной с прорезями для глаз. Потом и второй возник, третий. Выходили отовсюду, окружая стоявших под священным дубом чужаков.
Кудряш негромко присвистнул.
— Ну, прямо ряженые. Того и гляди вприсядку скакать начнут. — Но сказано это было без веселья. Странные звероподобные фигуры внушали скорее страх, нежели усмешку.
Карина собралась с духом, шагнула вперед.
— Мы прибыли с миром, по Велесову делу, торг-мену вести. Хлебушка вам привезли с Полянских земель. Пусть кто и воюет, а мы приехали выгоду свою блюсти, да и вам товар предложить.
Рядом шумно вздохнул Кудряш. У Карины сердце билось, как у пойманного зайца. Волхвы древлянские стояли по-прежнему молча и неподвижно. Но за ними уже стали появляться силуэты обычных древлянских мужиков, тоже слушали, о чем пришлые говорят. И тут Карина увидела знакомую фигуру немолодого древлянина, приближавшегося тяжело, опираясь на деревянную ногу.
Сразу узнала.
— Здравствуй, дедушка Деревяшка. Ты меня знаешь. Сам же выхаживал от исполоха.
Теперь даже невозмутимые волхвы зашевелились, оглядываясь на мужичка. По знаку одного из служителей дед Деревяшка вышел вперед. Похоже, он был растерян, но храбрился.
— Кто ты, юнак? — спросил.
— Уж юнак ли? — Она сняла лохматый волчий треух, тряхнула выпавшей косой.
Старик заморгал, потом чуть улыбнулся. Приблизился к одному из волхвов, сказал что-то.
Карина думала, что, даже не встреть она знакомого, волхвы вряд ли долго стали бы упираться, видя выгоду. Когда те собрались кучкой, начали совещаться, даже подмигнула напряженному Кудряшу — мол, все будет в порядке. И не ошиблась. Древляне даже попотчевали пришлых мясным варевом волчьим. Но гости лишь ради приличия съели по нескольку ложек отдающей псиной похлебки, сославшись на то, что им, полянам, без доброго куска хлеба похлебка в горло не идет. Волхы-древляне понимающе закивали масками-колпаками — знали ведь, какое богатое племя поляне, хлебное. А после полудня к месту, где окопались ватажники, уже потянулись первые скупщики — несли на мену меха, кожи, мед. Похоже, им и впрямь несладко жилось без жита, до того сговорчиво расплачивались. Ватажники даже переглядывались, дивясь, до чего просты в торге лихие древляне, как легко идут на сговор. В Киеве мешок пшена семь бобровых шкурок стоил. Здесь же все увеличивалось вдвое, втрое, но и это не пугало древлян, и они, отталкивая сородичей при виде, как те разбирают хлеб, предлагали и того более. А напоследок Карина за белояровую пшеницу и вообще по двадцать шкурок соболя черного брать стала. И получалось. Да и меха у древлян были на загляденье: нежные соболя, шелковистые куницы да выдры, упругие шкурки коричневых бобров, пушистый лисий мех, пятнистые полости рыси, легкие, мягкие шкурки белок.
Ночь провели в селище древлянском, пили медовый напиток, разговаривали о житье-бытье, удивляясь, отчего древлян такими страшными считают, когда они просты и доверчивы. По дороге назад у всех было приподнятое настроение. С древлянами условились, что еще раз пригонят обоз, да еще заказ приняли на соль. Плохо было в древлянской глуши без соли, десны у многих кровоточили, зубы расшатались. Тут даже горький хвойный отвар не помогал.
И поехали ватажники Карины за новым товаром. Кудряш, нахлестывая коней, весело пел — о дороге, об удали молодецкой, о тугой мошне. Выехали на замерзший лед Днепра, легко неслись вперед. Обратная дорога куда короче показалась, даже удивились, как скоро появились резные изваяния придорожных Полянских божков.
Карина была довольна не меньше остальных. Ощущала себя разумной, сильной, ловкой. Ишь, какое дело провернула, еще и с прибылью, какой и сама не ожидала. Когда в Вышгороде с Микулой встретилась, даже обнялись с ним на радостях.
— Не взревнуешь? — спросила у стоявшей поодаль Малуни. Позже, когда после бани парной, сидя у печки, подсчитывала с Микулой выручку, Карина только смеялась, видя, как дивится боярин ее удачливости. Но он уже о второй ездке расспрашивал, хотя считал, что вот так сразу трогаться в путь не стоит. В Киеве никто пока ни о чем не догадывался, но особого внимания к себе все же привлекать не надо, обождать немного придется. И переводил разговор на дела с гостевым подворьем. Хвалил Любомира.
