– Мистер Грей, в данный момент трудно сказать. Возможно, он полностью поправится, но это в руках божьих.
– Как долго вы будете держать его в коме?
– Зависит от реакции мозга. Обычно семьдесят два или девяносто шесть часов.
Так долго!
– Могу я его увидеть? – шепчу я.
– Да, вы сможете увидеть его примерно через полчаса. Его переведут в отделение интенсивной терапии на шестой этаж.
– Спасибо, доктор.
Доктор Кроув кивает, поворачивается и уходит.
– Что ж, он жив, – шепчу я Кристиану. И слезы снова катятся у меня по лицу.
– Сядь, – мягко приказывает Кристиан.
– Папа, думаю, нам лучше уйти. Тебе надо отдохнуть. Больше мы пока все равно ничего не узнаем, – говорит Хосе мистеру Родригесу, который уставился на сына невидящим взглядом. – Можем снова приехать вечером, после того как ты отдохнешь. Ты не против, Ана? – Хосе поворачивается и умоляюще смотрит на меня.
– Конечно, нет.
– Вы остановились в Портленде? – спрашивает Кристиан.
Хосе кивает.
– Вас надо подвезти?
Хосе хмурится.
– Я вызову такси.
– Люк может вас отвезти.
Сойер встает, и Хосе смотрит недоуменно.
– Люк Сойер, – проясняю я.
– А… конечно. Да, было бы неплохо. Спасибо, Кристиан.
Я обнимаю мистера Родригеса и Хосе.
– Крепись, Ана, – шепчет Хосе мне на ухо. – Он сильный и здоровый мужчина. Перевес на его стороне.
– Надеюсь. – Я крепко обнимаю его. Затем, отпустив, снимаю куртку и вручаю ему.
– Оставь, если замерзла.
– Нет, уже все в порядке. Спасибо. – Нервно взглянув на Кристиана, вижу, что он бесстрастно взирает на нас. Потом берет меня за руку.
– Если будут какие-то изменения, я сразу дам вам знать, – говорю я, когда Хосе везет каталку отца к двери, которую Сойер держит открытой.
Мистер Родригес поднимает руку, и они приостанавливаются в дверях.
– Я буду за него молиться, Ана. – Голос его дрожит. – Было так здорово возобновить наше общение после стольких лет. Он стал мне добрым другом.
– Я знаю.
С этим они уходят. Мы с Кристианом одни. Он гладит меня по щеке.
– Ты бледная. Иди сюда.
Он садится и сажает меня к себе на колени, и я с готовностью принимаю его объятия. Прижимаюсь к нему. Я ужасно подавлена несчастьем с отчимом, но глубоко признательна мужу за то, что он приехал, чтобы утешить меня. Он мягко гладит меня по волосам и держит за руку.
– Как «Чарли Танго»? – спрашиваю я.
Он усмехается.
– О, он просто яр, – говорит он с тихой гордостью в голосе. Я по-настоящему улыбаюсь впервые за несколько часов и озадаченно гляжу на него.
– Яр?
– Это из «Филадельфийской истории». Любимый фильм Грейс.
– Не видела.
– Кажется, он есть у меня дома на диске. Можем как-нибудь вместе посмотреть. – Он целует мои волосы и снова улыбается.
– Могу я убедить тебя что-нибудь съесть?
Я перестаю улыбаться.
– Не сейчас. Сначала хочу увидеть Рэя.
Плечи его тяжело опускаются, но он не настаивает.
– Как тайваньцы?
– Сговорчивы.
– В чем сговорчивы?
– Позволили мне купить судостроительный завод за меньшую цену, чем я готов был заплатить.
Он купил судостроительный завод?
– Это хорошо?
– Да, это хорошо.
– Но я думала, у тебя уже есть судостроительный завод. Здесь.
– Есть. Тот мы будем использовать для производства оснащения. А корпуса строить на Востоке. Так дешевле.
– А как насчет рабочих здешней верфи?
– Переведем их на другую работу. Думаю, нам удастся свести сокращения к минимуму. – Он целует меня в волосы. – Посмотрим, как там Рэй?
Отделение интенсивной терапии на шестом этаже строгое, стерильное, функциональное, здесь пищат аппараты и люди переговариваются шепотом. Четыре пациента помещены каждый в отдельный высокотехнологичный бокс. Рэй – в дальнем конце.
Папа.
Он кажется таким маленьким на большой кровати, в окружении всей этой аппаратуры. Для меня это шок. Мой папа никогда не был ни маленьким, ни слабым. Изо рта у него торчит трубка, и обе руки подсоединены к капельницам. На одном пальце – маленький зажим. Я рассеянно гадаю, для чего это. Нога лежит поверх простыни, заключенная в голубой гипс. Монитор показывает его сердечный ритм: пип-пип-пип. Сердце бьется сильно и ровно. Это я знаю. Медленно подхожу к нему. На груди – широкая белоснежная повязка, которая скрывается под тонкой простыней.
Папочка.
До меня доходит, что трубка, натягивающая правый угол рта, ведет к вентилятору. Его гудение сплетается с писком сердечного монитора в настойчивый, монотонный ритм. Вдох, выдох, вдох, выдох, происходящие одновременно с писком аппарата. На экране четыре линии, отражающие работу его сердца, каждая равномерно бежит поперек, ясно демонстрируя, что Рэй все еще с нами.
Ох, папочка!
Хоть рот и искажен вентиляционной трубкой, Рэй выглядит спокойным и умиротворенным. Словно крепко спит.
Хорошенькая медсестра стоит в сторонке, следя за мониторами.
– Можно мне к нему прикоснуться? – спрашиваю я ее, неуверенно протягивая руку.
– Да. – Она улыбается доброй улыбкой. На бейджике написано «Келли Н. Р.», и ей, должно быть, двадцать с небольшим. Она блондинка с темными-претемными глазами.
Кристиан стоит у изножья кровати, внимательно наблюдая за мной, когда я сжимаю руку Рэя. Она на удивление теплая, и я не выдерживаю. Опускаюсь на стул возле кровати, осторожно опускаю голову на руку и всхлипываю.
– Папа. Пожалуйста, поправляйся, – шепчу я. – Пожалуйста.
Кристиан кладет мне руку на плечо и успокаивающе сжимает.
– Все жизненно важные органы мистера Стила в норме, – тихо говорит сестра Келли.
– Спасибо, – бормочет Кристиан. Я вскидываю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть ее потрясенный взгляд. Она наконец-то как следует разглядела моего мужа. Ну и черт с ней. Пусть глазеет на Кристиана сколько хочет, лишь бы помогла моему отцу выздороветь.
– Он меня слышит? – спрашиваю я.
– Он в глубокой коме. Но кто знает?
– Можно мне немножко посидеть?
– Конечно. – Она улыбается мне, щеки красноречиво пылают. Я ловлю себя на неуместной мысли, что она ненатуральная блондинка.
