— У нее две макушки! Как у меня. Она будет счастливой!
Хрен тебе быть счастливым!
— Не трогай ее. Пусть спит.
— А это что? — Он смотрел на фотографию Горыныча на своей половине кровати.
— Я тоже скучала, — я улыбнулась про себя. — По тем временам.
— Значит, ты скучала по саксаулу?
— Но ты же специально сделал фотографию, чтобы я его не забыла. Сам.
Бычья шкура его радужки вздыбилась бычьей шеей. Для броска. Два рога в красную тряпку.
— Ты чем-то недовольна?
— Да. Ты ничего не нашел. Я надеялась, мы разбогатеем.
— Значит, тебе не повезло!
Я улыбнулась. Улыбка — отличное оружие для корриды. За короткое время я превратилась в профессионала, а мой муж даже не стал афисьонадо. Я тоже не матадор
[10]
, даже не новильеро
[11]
. Но у меня все еще впереди. Я была не одна. Моя семья придумала имя моей дочери, сделав большой палец вниз. Я уже проходила обучение в школе для начинающих матадоров.
Мой муж молчал, не зная, что делать и что говорить. Самое лучшее время для нападения, когда есть ожидания. Неоправдавшиеся ожидания — это не шутка. Я знала это по себе. Только мне было хуже. Намного. Но этого не понять тому, кто не испытал то, что испытала я.
* * *
Я застала его на кухне. В холодильнике наполовину. И подождала, когда он закончит любимые археологические раскопки. Он не мог там ничего найти. Ночью я все выбросила, кроме детского питания.
— Есть нечего, — у него был виноватый вид.
— Не успеваю, — вздохнула я. — Встала в шесть утра, еще не присела. Надо кормить, греть бутылочки, купать ребенка… Сам понимаешь.
— Хочешь, я схожу в магазин?
Идиот! Тупой, еще тупее! Эти два придурка умнее его. Я действительно встала в шесть утра и еще ни разу не присела. Я устала как собака, пока он дрых без задних ног. А он спрашивает, не сходить ли ему? Идиот! Идиот! Идиот!
— Ну что ты, — сказала я. — Ты устал с дороги. Я схожу сама.
Я пошла в магазин, перекинув гамачок с Маришкой как перевязь. С пятого этажа в доме без лифта. Ребенок в одной руке, сумка в другой. Новорожденного ребенка не берут с собой в толпу, но разве я могла доверить ее мужу? А няня мне не полагалась. На няню требовались деньги. Отец был согласен оплачивать няню, если я вернусь домой. Я осталась. Я шла по ступенькам, пытаясь унять, успокоить свое сердце, а мой муж отдыхал от тяжелой дороги. Ему хотелось есть, но не хотелось добывать мамонта. Он ждал, когда его принесут.
Я зашла в супермаркет, прошлась по нижнему этажу и выбрала продукты. Если бы не нужно было кормить Маришку, я бы еще не скоро вернулась.
Я кормила своего детеныша, он таращил на меня свои умные глаза и бил ладошкой по груди. Все было о'кей. Детеныш со мной соглашался. Я легла на кровать, положив Маришку на грудь, и закрыла глаза. Была еще только первая половина дня, а я уже устала до безумия. Так устала, что захотелось домой. До слез.
— Я поджарил яичницу. Будешь? — спросил мой муж.
— Я посплю, — ответила я. — У меня нет сил даже есть.
Это была чистейшая правда. Зачем я загоняла себя? Кому и чего я доказывала? Надо уйти домой. Было бы легче. Хотя бы немного. У меня из глаз потекли два ручейка слез, я с ними так и заснула.
Я проснулась сама, на кормление ребенка мой организм завел биологические часы. Покормила и уложила спать. На прощание она поболтала ногами и руками в воздухе. Я рассмеялась и расцеловала ее розовые пятки. Одна была вкуснее другой. И пошла готовить еду. Зачем я ее выбросила? Все равно без толку.
— Я не понял, — тихо сказал мой муж. — Ты меня что, простить не можешь за то, что уехал? Зачем тогда согласилась? Я бы не поехал. И весь разговор!
Трепетную лань сменил бешеный бык. А я была разбита. Совсем расклеилась. Мои ожидания тоже не оправдались. Ни в чем. Абсолютно. Мне незачем было здесь оставаться. Я устала, мне требовалась помощь. Любая. А меня донимал навязчивый, самодовольный, бешеный бык. Тупая, бесчувственная сволочь!
— Почему согласилась? А вдруг бы ты не простил? Ведь такой случай выпадает только раз в жизни!
— Значит, не прощаешь?
— Не прощается!
— И как ты видишь нашу жизнь?
— Никак! Кстати, спасибо за медальончик. Будет что заложить на черный день!
— Идиотизм использовать редкости на бессмысленные затеи! Тебе этого не понять! Ты не коллекционер!
— Для милого дружка и сережка из ушка! Вот в чем смысл!
Он замолчал. Заткнулся наконец. Я подумала, что надо позвонить родителям. Мне нужно было отсюда уехать.
— Знаешь, почему я прыгнул с тобой со скалы? — вдруг спросил он. — Я не знал дна. Там везде были скалы. Я не хотел, чтобы закончилось то, что было. Это могло не возвратиться.
— Значит, сглазил, — устало сказала я. — Один из нас точно разбился. Или оба.
Мы молчали и смотрели в стол. Такая тоска. Смертная! Мне хотелось домой. Мне хотелось, чтобы меня любили, но меня сглазили. Возвратиться ничего не могло. Во всех смыслах этого слова. Я стала другой. Что бывает с людьми, которых вытаскивают с того света? Все ли они счастливы? В институте нас этому не учили. И я не знала. Я была веселой и счастливой, стала злой и несчастливой. Одно я знала точно, я сама выбрала человека, любящего блестящие металлические предметы. Я хотела быть в его жизни первой, а оказалась второй или в самом хвосте.
— Не уходи, — попросил он, не поднимая головы.
Мой муж не умел смотреть прямо в лицо. Точнее, не хотел. Глазами не соврешь.
— Не нервничай, — сказала я. — Мы оба друг друга сглазили. Ни разу не сказали самое главное. Даже на свадьбе. Забыли приворотный акалай-макалай из трех слов — «я тебя люблю». Потому возвращаться нечему.
Я встала из-за стола.
— Формальности завтра. У меня нет сил. Никаких.
Я обманулась. У моего мужа был сильный характер, он прятал в себе прагматизм и эгоцентризм. Газельи глаза и трепет полагались для посторонних. Со мной уже можно было не стесняться. Мне полагались эрзацы. Соплеменник Кандинского был в чем-то прав. Страшен не страх познания, а страх того, что узнал. Этот страх вылетает из-за угла, как машина с отказавшими тормозами, и сидит в тебе занозой всю жизнь, не поддаваясь ни уговорам, ни консервативному, ни оперативному лечению. Я разгадала судоку, составила пазл, сложила кубик Рубика и нарисовала точную и ясную картинку. Математически обоснованную и оцифрованную. Доказательств больше не требовалось. Мне незачем было оставаться. Других причин не имелось. Я не граф Монте-Кристо. Мне тоже хотелось жить как всем. Я могла. Нет! Я должна была стать счастливой!
