Даниель. Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания перечитывать «Бал в обсерватории».
Профессор. Не может быть! Да что у вас, вода вместо крови в жилах? Даже если первая встреча вас не тронула, вы не могли остаться равнодушным к самой сцене бала!
Даниель. Она действительно не оставила меня равнодушным: я нахожу ее верхом безвкусицы.
Профессор. Верхом безвкусицы? (Изумленно вытаращив глаза.) Вы спятили!
Даниель. Послушайте, когда пятидесятилетний ловелас соблазняет юную девушку – это банально и в то же время гадко.
Профессор. Ничего подобного! Это старая как мир история!
Даниель. Если так, то тем более банально и гадко!
Профессор. Ну что за тяга к морализаторству? Эстетика этой сцены не могла вас не тронуть.
Даниель. Девочка шестнадцати лет в объятиях пятидесятилетнего хрыча – лично я это эстетичным не нахожу.
Профессор. Что, собственно, вы имеете против пятидесятилетних?
Даниель. А вы как думаете?
Профессор. Хорошо. Что вы имеете против меня лично? (Гордо выпрямляется, скрестив руки на груди.)
Даниель. Несколько минут назад я выяснил, что каждый профессор считает своего ассистента болваном. Делаю вывод, что я в ваших глазах болван. Но не надо держать меня за полного идиота: неужели вы думаете, будто я не знаю, что происходит между вами и Мариной?
Профессор. Не понимаю, о чем вы.
Даниель (со злостью). Бросьте, не отпирайтесь! Я вас видел, представьте себе, когда однажды вернулся раньше обычного. Я тихо ретировался, ни она, ни вы ничего не заметили.
Профессор. И что же? Вы меня убьете?
Даниель. Если бы не война, может, и убил бы. Но сейчас, боюсь, это будет слишком банально.
Профессор. Что же вы намерены делать?
Даниель. То, что делаю уже две недели: смотреть на вас с отвращением.
Профессор. А на нее? Она вам не отвратительна? Если вы думаете, что я взял ее силой, то ошибаетесь.
Даниель. Не ее же тело внушает мне отвращение.
Профессор. Послушайте, это дело вкуса, я вам не набиваюсь.
Даниель. Этого только не хватало!
Профессор. Но она как-никак живет в моем доме.
Даниель. Убойный аргумент!
Профессор. И вообще, черт побери! Что вы хотите – война!
Даниель. Ну уж нет, хватит! Это ваша универсальная отговорка! На все один ответ: война! Вы жжете шедевры – война. Превозносите бульварное чтиво – война. Соблазняете невесту ассистента – война.
Профессор. Так ведь действительно – война!
Даниель. С какой стати она служит вам оправданием?
Профессор. В войну живут по иным законам, если вы этого еще не поняли.
Даниель. Вот-вот. Вы хотите убедить меня, что в мирное время были невинным агнцем?
Профессор. В мирное время у меня были женщины получше ваших цыпочек. И все, хватит, если вы чем-то недовольны, ищите себе другое жилье вместе с вашей…
Входит М а р и н а.
Марина. С кем?
Профессор. С вашей стервозной девкой.
Даниель (вскакивает, хватает профессора за грудки и стаскивает со стула). Слушайте, вы, вам мало вашей грязи? Вы еще ее оскорбляете!
Профессор (сдавленным голосом). А вам мало ваших рогов? Вы еще ее защищаете!
Даниель замахивается, чтобы ударить его, Марина перехватывает его руку.
Марина. Не надо! Смертоубийства и так хватает! Оставь его, не обращай внимания.
Даниель (швыряет профессора на пол, как куль с тряпьем, поворачивается к Марине). Ты уверена, что вправе меня поучать?
Марина. Я тебя не поучаю. Я виновата и не пытаюсь оправдаться. Но только что на улице трех человек убили на моих глазах, и на сегодня с меня довольно. (Устало садится. Профессор тем временем поднялся и сел на другой стул. Для Даниеля стула не осталось. Он ходит кругами вокруг них.)
Даниель. Ничего, дорогая. Ты скоро забудешь сегодняшний кошмар в объятиях этого почтенного человека, который годится тебе в отцы.
Марина. То, о чем ты говоришь, не помогает ничего забыть, если тебя это утешит.
Даниель. Тогда зачем ты это делаешь?
Марина. Потому что это согревает. Только поэтому.
Даниель. И не стыдно тебе говорить такие вещи!
Марина. Замолчи! Тоже проповедник нашелся! Нравоучений я больше не выношу ни в каком виде.
Профессор. И пяти минут не прошло, как я говорил ему то же самое, Марина.
Даниель. Да что же это такое? Куда я попал? Один все себе позволяет, потому что война, другая – потому что ей холодно!
Марина. Что же делать, если действительно война и мне действительно холодно?
Профессор. И это я ему говорил, Марина. У него острый приступ нравственности.
Даниель. А вы вообще помолчите! Человек, утративший ориентиры до такой степени, что молится на «Бал в обсерватории», не имеет права голоса. (Вырывает у профессора книгу, которую тот держал на коленях. Марина вскакивает и вырывает книгу из рук ошеломленного Даниеля. Садится, крепко прижимая ее к животу.)
Марина. Я люблю эту книгу! Я не дам ее сжечь!
Профессор (расхохотавшись). Вот это номер! Вот видите, Даниель, не только старые паскудники со мной солидарны!
Даниель. Ты любишь эту книгу?
Марина. Это прекрасно! Так прекрасно…
Даниель. Да что ты в ней нашла прекрасного?
Марина. Особенно последняя сцена, на балу.
Даниель. Ах да! Та, где пятидесятилетний хрыч соблазняет молоденькую девушку. Ну конечно, тебе это навевает чудесные воспоминания.
Марина. О нет! Думаешь, мне было хорошо с профессором? Отвратительно!
Профессор. Спасибо!
Марина. Но в книге это происходит в обсерватории, и это так прекрасно.
Даниель. А! Значит, прекрасна, по-твоему, обсерватория?
Марина. Нет, просто все, начина я со стиля и слога. Этот язык обольщения, они словно перебрасываются шелковым мячиком. Так, наверно, Ева разговаривала со змеем. Это так тонко, божественно и в то же время с чертовщинкой, это прекрасно, как борьба между ангелом и бесом…
