— Какой оригинальный вкус!
Что касается романистки, та и вовсе замычала от наслаждения. Мне подумалось, что я впервые потчую галлюциногенными грибами полоумное существо и что это рискованная затея. Налив воды в стаканы, я предложил женщинам выпить ее. Они подчинились; я выпил тоже, прополоскав рот и с облегчением почувствовав, что избавился от гадкого привкуса. Любопытное явление: мы с удовольствием едим все грибы, даже ядовитые, так отчего же одни только псилоцибы, которые, без сомнения, оказывают самое благотворное воздействие на человека, так противны на вкус? Может, природа таким образом предостерегает всех, кто хочет их попробовать: мол, будьте осторожны, сейчас вам предстоит пережить нечто весьма специфическое!
— А зачем нужно пить воду? — спросила Астролябия.
— Иначе это не подействует, — объяснил я.
Она, видимо, решила, что таковы диетические предписания, и не обеспокоилась.
Я включил диск. Зазвучала музыка. Я знал, что гриб начнет оказывать свое дурманящее воздействие не раньше чем через полчаса. Вся моя операция была рассчитана по минутам, как ограбление банка. Я расстелил на полу пледы.
— Ты что, готовишь нам римскую оргию? Мы будем обедать лежа? — спросила моя прекрасная дама.
Я отделался какой-то банальностью; правда же состояла в том, что большинство людей под кайфом не способны держаться на ногах. Так что лучше было заранее приготовить лежбище.
— А что это за музыка? — опять спросила она.
— Aphex Twin.
[21]
— Ты не находишь, что она какая-то странная?
— Скоро ты перестанешь считать ее странной.
— Хочешь сказать, твой обед будет таким нестандартным, что по сравнению с ним эти звуки сойдут за нормальные?
— А обед уже кончился. Больше ничего не будет.
Наступила пауза.
— Зоил, я боюсь, ты сильно недооцениваешь размеры моего аппетита.
— Мы все трое сейчас наглотались галлюциногенных грибочков. Минут через двадцать начнется «улёт».
Я был готов к вполне заслуженному нагоняю: людей не потчуют псилоцибами без предупреждения. И совершил этот непростительный поступок лишь потому, что был убежден: Астролябия наверняка не стала бы пробовать их, знай она правду. А я очень хотел разделить с ней этот уникальный опыт, коль скоро мне отказывали в плотской любви.
— Альенора, ты только вообрази, сейчас у нас будут галлюцинации! — радостно сообщила моя возлюбленная.
Я объяснил ей, что начальная стадия всегда неприятна, но, если перетерпеть и не волноваться, путешествие в страну грёз будет восхитительным.
— Где же ты раздобыл эти грибы?
— Извини, дилеров выдавать не положено.
— А ты, значит, хороший клиент?
— Ну, если хочешь знать, я опытный клиент.
Я завидовал неискушенности обеих женщин. Они даже представить себе не могли, что им предстоит испытать. Мне же самому довелось совершить столько воображаемых путешествий, и приятных и страшных, что к моему нетерпению примешивалась доля покорности судьбе.
Я воспользовался последними минутами ясного сознания, чтобы грозно осудить голландское правительство за внесение поправок в закон о наркотиках.
[22]
Дойдя до апогея своей пылкой речи, я вдруг увидел, что Астролябия изменилась в лице и прошептала:
— О-о-о! Что это?..
Я торопливо схватил ее за руку, чтобы облегчить переход.
— Все в порядке. Когда самолет взлетает, у пассажиров часто начинается головокружение. Здесь то же самое, разница лишь в том, что мы как бы в ракете: недомогание будет длиться чуточку больше. Но скоро ты окажешься в космосе и увидишь Землю издалека, с огромного расстояния.
Вслед за ней простонала и Альенора. Астролябия сжала ее руку, успокаивая на свой лад. Так мы образовали цепочку.
К горлу подступила тошнота, и я начал судорожно глотать слюну, привычно ожидая результата: в данном случае тошнота была всего лишь сигналом удачного продолжения. Тем немногим беднягам, которые неподвластны воздействию псилоцида, не суждено испытывать эти пороговые ощущения. Я объяснил моим подругам, что отвратительная тошнота — явление преходящее, нечто вроде пропуска в заповедные области.
— Ты уже там? Расскажи, — попросил я Астролябию.
— Стена!.. — в экстазе шепнула она, указав на побеленную перегородку, отделявшую их квартиру от соседней и такую ветхую, что, казалось, она вот-вот рухнет. Я еще недостаточно высоко «вознесся», чтобы увидеть то, что видела она, но знал по прежнему опыту, какие неисчислимые сокровища может подарить белая поверхность тому, кто перешагнул порог восприятия.
Альенора растянулась на пледе.
— Все хорошо? — спросил я ее.
Она кивнула с сияющим видом и закрыла глаза. Существуют две школы наркотического забытья — внешнее путешествие и внутреннее. Писательница явно принадлежала ко второй категории. Меня это очень устраивало: поскольку она смежила веки, ее присутствие не будет слишком уж тяготить меня.
Астролябия, наоборот, смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. Галлюцинация исключает усталость, и я понял, что, если не вмешаюсь, она будет не менее восьми часов созерцать белую стену напротив. Поэтому я обратил ее внимание на другую вещь, а именно на диванную подушечку цвета «голубой Наттье»,
[23]
которую положил ей на колени. Как раз в это мгновение распахнулись мои собственные «врата», и я погрузился в созерцание подушки с тем же упоением, каким хотел заразить свою возлюбленную. Стремясь закрепить нашу общность, я решил быть ее проводником на путях грёзы:
— Видела ли ты когда-нибудь что-нибудь более фантастическое, чем этот голубой цвет? Погрузись в него, ощути, почувствуй, как он существует. Насладись этим голубым Наттье!
— Кто это — Наттье?
— Французский художник XVIII века. Он создал этот цвет. Ты только представь себе, чего это стоит — сотворить такое чудо!
— Ах, как он красив! — прошептала она.
— Почему ты шепчешь?
— Он до того красив, что нужно обязательно сохранить это в тайне.
Я засмеялся: я понял, что́ она имела в виду.
Я провел ее в самое сердце голубизны. Изысканность этого цвета зажгла в нас бурную радость. Мы оба сидели, уткнувшись носом в подушечку, дабы полнее насладиться своим открытием.
