Итак, в марте 1975 года я знала, что совершаю ошибку. И поскольку во мне было достаточно веры, чтобы быть настоящей дурочкой, то есть иметь чувство чести, я бросилась в этот омут:
– Больше я не буду притворяться. Или буду, но ты будешь знать, что я притворяюсь.
Это было чересчур.
Вероятно, Елена решила, что с нее хватит. И сказала с убийственным равнодушием, которое подтверждал ее взгляд:
– Это все, что я хотела знать.
Она повернулась и медленно удалилась, едва касаясь ножками грязи.
Я поняла, что проиграла, но не могла смириться. И потом, я считала, что меня слишком быстро поставили на место, я даже не успела насладиться своей ошибкой.
Я прыгнула в грязь вдогонку за красавицей:
– А ты, Елена, ты меня любишь?
Она смерила меня вежливым отсутствующим взглядом, который был красноречивым ответом, и пошла дальше.
Я словно получила пощечину. Щеки мои горели от гнева, отчаяния и унижения.
Бывает, что гордыня заставляет забыть о чувстве собственного достоинства. А если в деле замешана еще и поруганная безумная любовь, все может обернуться настоящей катастрофой.
Одним скачком я настигла свою возлюбленную.
– Ну, нет! Это слишком просто! Если ты хочешь меня помучить, смотри, как я мучаюсь.
– Зачем? Разве это интересно? – невинно спросила она.
– Мне все равно! Ты хотела, чтобы я страдала, значит, будешь смотреть, как я страдаю.
– Разве я чего-то хотела от тебя? – сказала она голосом нейтральным, как сама Швейцария.
– Ну ты даешь!
– Чего ты кричишь? Хочешь, чтобы тебя все слышали?
– Да, хочу!
– Ах, вот как?
– Да, я хочу, чтобы все знали.
– Чтобы все знали, что ты страдаешь и я должна смотреть на твои страдания?
– Вот именно!
– А-а.
Ее равнодушие было столь же велико, сколь велик интерес окруживших нас детей. Вокруг уже собралась небольшая толпа.
– Стой! Посмотри на меня!
Она остановилась и терпеливо взглянула на меня, как смотрят на жалкого актера, который сейчас исполнит свой номер.
– Я хочу, чтобы ты знала и чтобы знали они. Я люблю Елену и делаю все, что она мне велит, до конца. Даже когда ей это уже не нужно. Я упала в обморок потому, что Елена велела мне бегать без остановки. И она велела мне делать это, зная, что у меня астма и что я выполню ее приказ. Она хотела, чтобы я топтала себя, но она не знала, что я зайду так далеко. И я вам рассказываю все это тоже по ее желанию. Чтобы растоптать себя до конца.
Самые младшие из детей ничего не понимали, зато понимали другие. Те, кто любил меня, были смущены.
Елена взглянула на свои красивые часики.
– Перемена кончается. Я пойду в класс, – сказала она, как пай-девочка.
Зрители улыбались. Им было смешно. К счастью, их набралось «всего» человек тридцать пять, то есть треть школы. Могло быть хуже.
Все же спектакль вышел отменный.
Еще целый час я ходила сама не своя. Меня обуяла непонятная гордость.
Но это быстро прошло.
В четыре часа, вспоминая об утреннем происшествии, я ощущала растерянность и подавленность.
В тот же вечер я объявила родителям, что хочу уехать из Китая как можно скорее.
– Мы все хотим, – сказал отец.
Я чуть не ответила: «Но у меня-то причины серьезные», – но, слава богу, удержалась.
Моих брата и сестры не было при утренней сцене. Им рассказали, что их младшая сестра устроила представление, но их это не расстроило.
Вскоре отец получил назначение в Нью-Йорк. Я возблагодарила Христофора Колумба.
Но пришлось еще ждать до лета.
Эти несколько месяцев я прожила, сгорая от стыда. Однако я преувеличивала свой позор: дети очень быстро забыли о моей выходке.
Но Елена о ней помнила. Когда я встречала ее взгляд, то читала в нем насмешку, и это меня мучило.
За неделю до нашего отъезда пришлось прекратить войну с непальцами.
На этот раз родители были ни при чем.
Во время битвы один из непальцев выхватил из кармана кинжал.
До сих пор в ход шли только наши тела и их содержимое. Мы никогда не пользовались оружием.
Вид лезвия подействовал на нас, как атомные бомбы – на Японию.
Наш главнокомандующий совершил невообразимое – прошел через все гетто, размахивая белым флагом.
Непал согласился на мир.
Мы покинули Китай вовремя.
Резкий переход от Пекина к Нью-Йорку окончательно сдвинул мне мозги набекрень.
У родителей тоже голова шла кругом. Они баловали детей без удержу. Я была в восторге и вела себя отвратительно.
Во французском лицее в Нью-Йорке десяток девочек безумно влюбились в меня. Я заставила их страдать самым гнусным образом.
Это было чудесно.
Два года назад случай свел моего отца с отцом Елены на одной светской вечеринке в Токио.
Как водится, последовали бурные изъявления радости и воспоминания о «добром старом времени» в Пекине.
И обычный вежливый вопрос:
– А как ваши дети, дружище?
От отца я узнала, что Елена превратилась в роковую красавицу. Она училась в Риме, и множество несчастных говорили, что из-за нее лишат себя жизни, а может, уже так и сделали.
От этой новости я пришла в прекрасное настроение.
Спасибо Елене за то, что благодаря ей я все поняла про любовь.
И спасибо, вдвойне спасибо Елене за то, что она осталась верна своей легенде.
