Это еще не все. У их болезни есть история. И этому я тоже завидовал. Вы скажете, что у моей история тоже есть, – возможно, но я ее не помню. По жизни у моего ожирения была причина – но в моих мозгах случился какой-то разрыв причинно-следственных связей. Круглосуточная жизнь в Интернете создает ощущение полной ирреальности, так что вся пища, которую я пожирал месяцами, как бы не существовала вовсе. Я стал толстяком без истории и завидовал собратьям по несчастью, вошедшим в Историю с большой буквы.
Когда началась война в Ираке, меня призвали и комиссовали по причине ожирения – уже! В ту пору я радовался, что вовремя растолстел и посмеивался над своим идиотом-братцем, который отправился прямиком в пекло. А я продолжал существовать в небытии за компьютером: восьми лет будто не было, ничего не сохранилось от них в моей памяти, но и забыть их так просто я не могу, потому что они осели на мне сотней с лишним килограммов. Потом я прочел статью об ожирении солдат. А потом появились Вы.
Это совпадение – я почти одновременно наткнулся на статью и узнал о Вашем существовании – и подвигло меня на обман. Писательница, отвечающая читателям традиционной почтой на бумаге, – уже одно это меня заинтриговало. Я заказал Ваши книги, переведенные на английский, и не могу объяснить чем, но они меня за душу взяли. Боюсь, Вы обидитесь: это ведь Ваш персонаж натолкнул меня на мысль о лжи – Христа, девушка из «Антихристы».
Эта новая интерпретация моего ожирения вдруг показалась мне спасительной. Чтобы моя версия стала реальной, требовался гарант извне. Вы идеально подходили для этой роли: известная и отзывчивая. Не знаю, пошла ли переписка с Вами мне на пользу, одно могу сказать: мне это понравилось безумно, ведь Вы были порукой моей истории. Я, кажется, и сам всерьез поверил, что несу военную службу в Багдаде. Благодаря Вам я обрел то, чего у меня никогда не было: достоинство. Через Вас моя жизнь наполнялась сутью. В Ваших глазах я жил. Моя участь заслуживала Вашего внимания. После восьми лет небытия – какой всплеск эмоций, какая благодать! Пусть Ваши письма доходили до меня отсканированными – для меня они были такими потрясающе реальными.
Мне хотелось одного – чтобы так продолжалось вечно, но Вы попросили мою фотографию в военной форме. А вскоре, летом 2009-го, газеты всего мира сообщили об уходе наших войск. Говард, с его везением, попал в последнюю партию; он только на днях вернулся домой. Короче, когда я понял, что мой обман зашел в тупик, то не нашел иного выхода, кроме молчания.
Я уломал Говарда, и он переслал мне все Ваши письма. Какое это было чудо увидеть их – настоящие, на бумаге, – потрогать. Я распечатал мои послания, которые сохранил в архиве, и подшил в папку всю нашу переписку в хронологическом порядке. Знаете, как я назвал это досье? «Форма жизни». Это пришло само собой, инстинктивно. Я понял, чем были эти десять месяцев переписки с Вами для меня, не жившего почти десять лет, – иначе и не скажешь: благодаря Вам мне стала доступна форма жизни.
Эти слова в принципе подразумевают простейших, амеб и инфузорий. Для большинства людей их жизнь – малоприятное копошение под микроскопом. Для меня же, познавшего небытие, это все же жизнь, требующая к себе уважения. Я полюбил эту форму жизни и тоскую по ней. Переписка работала как размножение простым делением: я посылал Вам крошечную частицу живой материи, Вы читали, и она удваивалась, Ваш ответ ее еще больше умножал, и так далее. Благодаря Вам мое небытие наполнялось каким-никаким культуральным бульоном. Я купался в питательной среде наших с Вами слов. Есть наслаждение, которому нет равных: иллюзия смысла. Пусть смысл рожден из лжи, это ничуть не умаляет блаженства.
Наша переписка возобновилась после перерыва, равного ее продолжительности. Будет ли хорошо по-прежнему? Теперь, когда я говорю Вам правду, породит ли она форму жизни? Не уверен. Как Вы сможете впредь мне доверять? И даже если Вы по великодушию все еще на это способны, что-то сломалось во мне: я ведь никогда не забывал, что лгу, но как же мне нравилось верить в эту ложь, когда я писал ее. Вы писатель, для Вас это не новость. А я, неофит, до сих пор опомниться не могу: самым ярким событием в моей жизни был разделенный вымысел, автор которого – я.
Теперь мой вымысел разоблачен. Вы знаете печальную правду. Заключенный может бежать даже из-под самого усиленного надзора. Но нечего и помышлять о побеге, когда тюрьма – твое собственное заплывшее жиром тело. Похудеть? Не смешите меня. Во мне без малого 200 килограммов. Почему бы не разобрать египетские пирамиды, если на то пошло?
И вот я хочу спросить у Вас: буду ли я жить?
Искренне Ваш
Мелвин Мэппл
Балтимор, 27/02/2010
Последняя строчка этого письма повергла меня в панику. Безумие Мелвина, должно быть, оказалось заразным: я немедленно купила билет на самолет до Вашингтона. Узнать координаты Мэппла через международную справочную службу не составило труда. Прикинув разницу во времени, я набрала номер. Мужской голос в трубке пропыхтел:
– Амели Нотомб, неужели?
– Вы, кажется, бежали к телефону.
– Нет. Он у меня под рукой. Надо же, с ума сойти, вы мне позвонили!
Мелвин говорил, тяжело дыша, будто запыхался. Должно быть, ожирение виновато.
– Я прилетаю в аэропорт Вашингтона одиннадцатого марта в четырнадцать тридцать. Я хочу с вами увидеться.
– Вы прилетите ко мне? Я тронут. Я встречу вас в аэропорту. В Балтимор мы поедем на поезде вместе.
Я поспешно положила трубку: боялась передумать. Безрассудные поступки – мой конек, поэтому я приказала себе до поры выкинуть из головы поездку, чтобы не было искушения ее отменить.
Голос Мелвина по телефону показался мне счастливым.
* * *
Перед самым отъездом от американца пришло письмо. Я взяла его с собой, чтобы прочесть в самолете.
Дождавшись, когда «Боинг-747» взлетит, чтобы уж точно не сбежать, я вскрыла конверт.
Дорогая Амели,
Вы приедете ко мне. О таком подарке я не мог и мечтать. Вряд ли Вы делаете это для всех Ваших корреспондентов, тем более для тех, кто живет так далеко. Да что я говорю? Знаю ведь, что я единственный, ради кого Вы летите через океан. Я тронут до глубины души.
И все же я спрашиваю себя, что такое в моем письме Вас на это сподвигло? Возможно, сам того не сознавая, я манипулировал Вами, давил на жалость, и мне немного стыдно. Но, в конце концов, что сделано, то сделано. И я рад.
Как я Вам уже сказал по телефону, я встречу Вас в аэропорту имени Рональда Рейгана. Знайте, что для меня это событие исключительное. Почти десять лет я не покидал Балтимор. Я говорю «Балтимор», а надо бы уточнить: я не покидал мою улицу. И даже теперь я не все сказал. Я вообще в последний раз вышел со склада шин в день президентских выборов, 4 ноября 2008-го: ходил голосовать за Обаму. К счастью, это было недалеко, в конце улицы. И все равно прогулка меня чуть не убила, я вернулся насквозь мокрый, как будто на дворе было жаркое лето. Идти трудно, но это еще полбеды: пот прошибает от любопытных взглядов. Да, эпидемия ожирения в Америке еще не отучила людей на нас таращиться. Не пора ли избрать президента весом 150 кг?
