— Когда тебе исполнилось пятнадцать?
— Шестого августа, три дня назад.
Он замолчал и задумался.
— Шестого августа двухтысячного года тебе будет двадцать лет. Назначаю тебе встречу в этот день, в десять часов вечера, в «Бобби’з Рум», казино «Белладжио» в Лас-Вегасе, где ты будешь крупье. Ты знаешь правила покера?
— Да.
— Я буду играть за твоим столом. Сделаю минимальную ставку пятьсот тысяч долларов. Ты сдашь три козырные сдачи в самой крупной игре так, чтобы всякий раз чудесным образом лучшая сдача досталась мне.
— А я сумею?
— Да. Норман Теренс научит тебя шулерским приемам. Ему в этом нет равных, хоть он так глуп, что живет честно. В благодарность я дам тебе сорок тысяч долларов.
В мои пятнадцать лет сумма показалась мне огромной. Но деньги — что! Этот человек остановил свой выбор на мне. Я избран для колоссального мошенничества. Если он так высоко меня ценит — значит, считает своим сыном.
Имей я возможность сам выбрать себе отца, это был бы он: загадочный, внушительный, точно знающий, чего хочет.
— Это будет через пять лет. А до тех пор я вас еще увижу?
— Нет. Это было бы неосторожно.
Мое сердце разбилось.
— Пожалуйста! Вы мне нужны. Я так давно вас ждал. Мы не успели толком познакомиться.
Он посмотрел на меня, и я увидел, что он все понял. Без единого слова понял, что я хочу его в отцы — его и никого другого. Он не сказал ни да ни нет. Я решил счесть это за согласие.
— Невозможно, — заключил он.
Я должен вернуться в Бельгию, к себе на родину. Пяти лет как раз хватит, чтобы скопить пятьсот тысяч долларов. Но я клянусь тебе, что буду в назначенном месте в ночь твоего двадцатилетия.
Он пожал мне руку и ушел. С этой минуты я решил строить свою жизнь на его слове. На следующий день я познакомился с тобой и попросил тебя быть моим учителем. Ты поправил меня — и стал преподавателем. Я сразу понял, что до этого человека тебе далеко.
Для Нормана это был жестокий удар.
— Так что не говори мне больше, что ты мой отец, старина. В этой истории ты третий лишний с самого первого дня. Ты думаешь, что я тебя убил, — если так, считай, тебе досталась шальная пуля.
— А Кристина?
— Она вообще ни при чем. Это не шулерство, заранее я ничего не замышлял. Твоя женщина желанна, вот и все.
— Но за те годы, что ты учился у меня и жил в моем доме, разве ты не понял, как я к тебе привязан? Не видел, как я полюбил тебя?
— Видел. Но это не моя проблема.
— Ты не думал, что я достоин быть твоим отцом? Больше, чем какой-то бельгиец, которого ты видел один раз в баре?
— Нет.
— Почему?
— Потому что он меня выбрал. Ты же только принял мое предложение.
— Ты играешь словами.
— Мне так не кажется.
— Будь я в тот вечер в том баре на месте бельгийца, я бы тебя выбрал.
— Тебя там не было. Историю не пишут в сослагательном наклонении.
— Я сделал для тебя в десять тысяч раз больше, чем этот бельгиец, разве нет?
— Я так не думаю.
— Ты спятил? Он же облапошил тебя. Загреб жар твоими руками и за это колоссальное мошенничество заплатил тебе сорок тысяч долларов.
— Деньги в моем решении роли не сыграли. Мне было пятнадцать лет. Никто еще не выбирал меня в сыновья. А мне это было просто чудовищно нужно.
— И поэтому ты принял в отцы чудовище?
— Повторяю тебе, он меня выбрал. Этого достаточно.
— Я тоже тебя выбрал.
— Не совсем. И все равно ты не был первым.
Норман недоверчиво покачал головой.
— Так, значит, в этом дело? Кто первый выбрал тебя, тот и отец?
— Как бы то ни было, он покорил меня сразу, как только со мной заговорил. Может быть, потому, что был первым. Тебя я, пожалуй, ценил и даже уважал. Но никогда я не был тобой покорён.
— Разве это не значит, что я лучший отец? Отцу не полагается покорять своего сына.
— Скаут-перестарок, который в тебе говорит, для меня неубедителен. Я думаю, кому и покорять, как не отцу.
— И за все эти долгие годы, когда я любил тебя как родного, тебе ни разу не было стыдно?
— Это бы что-нибудь изменило?
— Для меня — да.
— Твое мнение не в счет. Нет, мне ни разу не было стыдно.
— Даже на суде, когда ты видел, как я мучаюсь?
— Я на тебя не смотрел.
— А на твоего так называемого отца-бельгийца, который оставил тебя в таком дерьме, ты не в обиде?
— Нет.
— Он с тех пор давал о себе знать?
— Нет.
— И ты считаешь, что он вел себя по отношению к тебе как отец?
— Он сделал то, что нужно, в нужный момент. Он меня породил.
— Ты совсем дурак? Он воспользовался тобой, чтобы огрести миллионы долларов, вот и все!
— Я счастлив, что он получил эти деньги. Так я смог выразить ему свою признательность за его выбор.
Норман посмотрел на Джо и понял, что тот безумен. Несколько лет назад Кристина сказала ему, что в пятнадцать безумны все. Джо было двадцать два, и он таким остался. Этот человек, покоривший его в том критическом возрасте, навсегда отнял у него рассудок.
Джо сошел с ума. «Иначе как бы он мог так долго терпеть, вынашивая свой замысел, такой трудный и такой рискованный?» — подумал Норман.
Он вспомнил, как мучился, застав Кристину с Джо, и как нелегко ему было превозмочь свой гнев. Он сумел простить парня и сам этому дивился. Теперь он видел, насколько это испытание, казавшееся ему исполненным смысла, оказалось бессмысленно. И это было хуже всего.
— Сейчас впервые ты по-настоящему сделал мне гадость, — сказал Норман.
— Впервые? Ты меня недооцениваешь.
— Раньше я этого не знал. Теперь я понял, до какой степени все это ничего не значило. Я считал себя твоим отцом, а был в этой истории всего лишь пешкой. Ты гнусно поступил по отношению ко мне, и тебя ни капельки не мучает совесть.
— И что теперь? Пойдешь расскажешь правду в полиции? Ты ничего не сможешь доказать.
— На этот раз ты ничего не понял. На кой мне полиция? Даже если для тебя я ничто, я все равно считаю тебя своим сыном. И что ты можешь с этим поделать?
— Да у тебя просто мания воевать с ветряными мельницами! Плевать мне, что ты думаешь!
— Отныне и впредь, мой мальчик, я не отпущу тебя ни на шаг. Где бы ты ни был, я последую за тобой. Ты всегда будешь видеть меня поблизости. Твой бельгийский отец взял тебя клятвой — так и я тебя заполучу тем же способом. Посмотрим, как ты на меня наплюешь.
