А если нас заметут?
За что? За то, что в лифте застряли? — засмеялся
шмендрик. — Бог миловал, мы чистенькие. Вот кабы мы в квартиру залезли и
потом с добром застряли, дело другое было бы. А так…
И вдруг он заголосил:
Ой, люди добрые, помогите! В лифте застряли, человеку с
сердцем плохо!
Тоже мне взломщики, из лифта выбраться не могут, —
прошептал Леха.
Слушай, Леха, пошли вниз, зачем нам тут светиться?
Погоди, может, они еще что-нибудь интересное скажут.
Но тут, по-видимому, откликнулся диспетчер, потому что
шмендрик заорал:
— Да скорее, вы что, столько времени не отзываетесь!
Тут и помереть недолго! Живей, живей, девушка, когда мастер будет? Минут через
двадцать? Ты что, в своем уме, а если я умру, отвечать кто будет?
И тут вдруг на лестнице раздался топот, Леха перегнулся
через перила и отпрянул.
— Менты! — шепнул он и, схватив Гошку за рукав,
ринулся вверх. Взлетев на один этаж, он замер.
— Ты чего? — не понял Гошка.
Леха прижал палец к губам.
Это действительно были милиционеры.
— Эй, люди, помогите! — крикнул шмендрик.
— Это мы быстро! — сказал один из четырех мужчин в
форме. — Не волнуйтесь, граждане, сейчас мигом вас освободим! Все будет в
порядочке, нервы поберегите! — приговаривал он, возясь с дверью лифта.
И вдруг вспыхнул свет, двери разошлись.
Стоп! Руки! — крикнул милиционер. — Вы арестованы!
Что за глупые шутки! Это произвол! — вякнул шмендрик,
белый как мел.
Гражданин Дубовик? Гражданин Кульков? Какая радость!
Наконец-то встретились! Давненько за вами наблюдаем, ох, давненько. Скользкий
вы наш! Ну, теперь легко не отделаетесь! Пошли-пошли!
И преступников увели. Мальчики остались в полном ошалении.
Выходит, Елизавета его все-таки сдала? Своего дружбана
школьного? — пробормотал Леха.
Может, и нет. Вряд ли… Наверное, за ними просто следили…
Но ведь это облом, Гошка, полный облом! Как мы теперь на ту
тетку выйдем, как найдем шантажистов?
— Леха, наоборот! Теперь же кто-то другой будет бабки
требовать! Этот ведь только посредником был, а заказчик не всякому доверится.
Тогда, значит, придется еще почти месяц ждать, а там школа
начнется и всякая лабуда.
Это точно. Ну, может» Маня с Лизаветой что-то надыбают.
Гошка, слушай, у меня идея! Может, нам в ментуру сунуться,
матерьяльчику подкинуть на счет вымогательства, и все такое… Вдруг они нам
помогут?
Ты сдурел, Шмаков? Маргарита и сама могла бы в милицию
обратиться, но не захотела! И потом… Знаешь, я думаю, у них и без нас есть что
на этих гавриков повесить, а мы еще будем им добавлять? На зоне и так не сахар…
Ну ты даешь, гуманист, да?
Да, гуманист!
Ох, блин! Ты что-то совсем плохой стал, Гуляев. Преступников
жалеешь.
Преступники — тоже люди.
— Ну, тогда тебе надо лобзик купить!
Какой еще лобзик?
Для художественного выпиливания! Сиди себе и выпиливай
фигурки! Кошек, собачек, березки плакучие… А ты, как дурак, за преступниками
гоняешься! А потом их же и жалеешь!
Я жалею не преступников, а людей!
Преступники — не люди!
Преступники тоже разные бывают. Вот ты завтра на велике
поедешь, зазеваешься и ребенка сшибешь, а он головой об асфальт стукнется и
помрет. А виноват будешь ты. И все будут считать тебя преступником и даже могут
в колонию упечь! Так ты что, перестанешь человеком быть?
Ну ты и загнул! Этот же шмендрик — мало что шантажист, он
грабитель, а может, и похуже еще! Сравнил куцего и зайца! Эти все твои турусы
на колесах — фигня сплошная, а вот, что Маргарита не хочет в ментуру
обращаться, это правда! Ладно, пошли отсюда! Выходит, зря Лизавета потратилась
на замок и ревуна этого… Между прочим, обрати внимание, этих сволочей взяли не
на попытке ограбления, а могли бы — небось менты не хуже нас знали, за каким
чертом они сюда прутся, нет, их взяли просто в лифте! Значит, у них
материальчику за глаза и за уши! Мелочиться не стали! Думаешь, лифт случайно
застрял? Ни фига! Они их просто решили взять тепленькими, чтобы сопротивления
оказать не могли! И что из этого следует, Гуляев? Что они очень даже опасные
преступники.
— А я не спорю!
Да ладно, с тобой все понятно! Пошли, гуманист фигов! Хотя,
если подумать… На зоне и вправду кисло. У моей тетки двоюродной сын сидел.
За что?
За угон. Они с пацанами машины угоняли и перепродавали. Так
он инвалидом вернулся. Туберкулез у него и вообще. А уж из тетки эта история
точно всю кровь выпила. Преступника не жалко, а вот родню его. Туда ж всю
дорогу приходится жрачку возить, деньги посылать и все такое… жуть просто.
Ладно, проехали. Чего-то меня тоже на слюнтяйство потянуло.
Это, Леха, не слюнтяйство, просто ты хороший парень!
Да ладно тебе, — засмущался тот.
Моя мама всегда говорит: Леша — чудный малый, золотое
сердце!
Так прямо и говорит? Ух ты… надо же, тетя Юля, она… Да, она
у тебя клевая… — Леха даже как-то подозрительно шмыгнул носом. — Ну все,
куда мы теперь?
Домой, куда же еще. Будем ждать Манькиного звонка.
Слышь, Гошка, а арбузики еще не все схавали?
Нет, что ты, поехали, мама все боится, что они испортятся.
Да ни в жисть! Я, Гошка, арбузов могу сколько хочешь съесть!
Я вообще-то тоже. Рванули!
А тем временем Маня и Елизавета Платоновна ехали в сторону
Текстильщиков. Всеми правдами и неправдами Елизавете Платоновне удалось
раздобыть у Аллы Дмитриевны адрес Ларисы.
Вы волнуетесь, да? — спросила Маня, видя, что ее
старшая подруга нервно постукивает намани-
кюренными длинными ногтями по рулю, когда они останавливаются
на красный свет.
Да. Мне почему-то очень неспокойно.
Так, может, вернемся, а?
Сама не знаю…
Давайте вернемся, а к Ларисе мы потом сами смотаемся.
— Да нет, я терпеть не могу бросать начатое. Давай уж
хоть что-то доведем до конца.
Лариса Петровна Курочкина жила в старой пятиэтажке, в
подъезде со сломанным замком, без лифта, где нестерпимо воняло кошками. Но на
звонок им никто не открыл. Маня заглянула внизу в почтовый ящик. Он явно был
пуст.
Значит, она в Москве, — констатировала девочка.
