Макс послушно стал намыливать руки. Штаны спереди стали
совершенно мокрые, да еще на пол налилась небольшая лужица.
– А теперь чего?
– А теперь вытирай.
– Чем?
– Вон салфетки.
Целая катушка толстых и мягких салфеток была надета на
деревянный фигурный штырь, торчавший из стойки. Макс вытер руки и растерянно
посмотрел на Архипова.
– Садись, – раздраженно сказал тот, – черт, навязался на мою
шею!
– Я вам не навязывался!
– Еще как навязался!
Макс снова влез на стул, и перед носом у него очутилась
огромная тарелка с розовыми кусками мяса и желтыми кусками сыра – куда там
старику с его бубликом! Вместо хлеба в плетенке лежала длинная поджаристая
палка, огромные ломти. Эти ломти пахли так, как пахло в Сенеже возле
хлебозавода. Макс икнул.
– Ешь, – велел Архипов и отвернулся.
Макс снова икнул. Руки затряслись и похолодели, в глазах
поплыло. Так у него плыло в глазах только один раз. Когда он на спор с пацанами
закурил сразу шесть папирос и выкурил их до конца. Макс судорожно выпрямился и
задышал открытым ртом, разевая его, как рыба, и по-рыбьи же тараща мутные
глаза. Все-таки он справился с собой, муть откатилась от головы, ему удалось
протянуть руку к ломтю поджаристого хлеба, и он стал жевать, отрывая зубами
огромные куски и стараясь глотать не слишком шумно.
Архипов на середине открыл толстенный справочник и стал
листать тонкие, мелко напечатанные страницы. Ему нужны были медицинские
учреждения.
Юнец затолкал в рот последний кусок хлеба и сразу же схватил
второй. Почему-то он ел только хлеб, а сыр и мясо не трогал.
Архипов нашел больницу номер пятнадцать, отчеркнул ручкой
номер и позвонил. В приемном покое – ясное дело! – никто не знал ни про какую
Марию Викторовну Тюрину, и он едва выпросил телефон какого-то отделения, откуда
его послали в хирургию, и в хирургии никто долго не брал трубку, и он снова
набрал, решив, что ошибся, и снова ждал.
Юнец добрался наконец до сыра и мяса, рвал их зубами, глаза
были бессмысленными.
– Хирургия, але! – ответил тусклый голос, который Архипов
немедленно узнал.
Узнал и покосился на часы – ровно три.
– Здравствуйте, Мария Викторовна, – сказал он любезно. –
Архипов Владимир Петрович вас беспокоит, сосед.
– Кто-о? – оторопело спросили из трубки.
– Архипов, говорю! – Он слегка повысил голос. – Мария
Викторовна, к вам родственник прибыл. Погостить. Именует себя Макс Хрусталев.
Пока гостит у меня.
В хирургии воцарилось молчание. Памятуя народную мудрость
номер три – о паузе, которую нужно держать, – Архипов посмотрел на родственника
Марии Викторовны, а потом на чайник. Родственник жадно и некрасиво ел. Чайник
готовился закипеть, шумел громко и уверенно.
Архипов достал с полки чашку, сахарницу и коробку с чайным
пакетами. Мария Викторовна все молчала.
– Вы… – помолчав еще немного, выдавила она, – вы ошибаетесь,
наверное. У меня нет никаких родственников.
– Господин Хрусталев вам не родственник?
Вышеупомянутый господин вдруг перестал жевать и уставился на
Архипова. В глазах у него больше не было голодной мути, только, пожалуй, страх.
– Я…не знаю.
– Не знаете, родственник он или нет?
– Почему он… у вас?
– Поначалу он был у вас, – заявил Архипов. – Я валандаюсь с
ним уже час.
– Почему вы с ним… валандаетесь?
– Потому что среди ночи залаяла моя собака! Дверь в вашу
квартиру была открыта. Я вошел и нашел на полу родственника. Если он
родственник, конечно.
– Как – открыта?! – вскрикнула Мария Викторовна во весь
голос. – Почему открыта?!
– Вот этого я не знаю, – признался Архипов. – Так он
родственник или нет?
– Да, – произнесла она устало, – это мой брат.
– Вот как, – изумился Архипов. – А я что-то слышал о том,
что у вас нет кровных родственников.
– Есть, – сказала она. – Он все еще у вас?
– Где же ему быть!
– Дайте ему трубку, – распорядилась она, и Архипов
разозлился. Бесцеремонность всегда его раздражала.
– Это вас, – сказал он юнцу и сунул ему трубку.
– Да, – пробасил юнец, с трудом проглотив очередной кусок
мяса. – Манька, это ты?
Архипов прикидывал, чего бы ему выпить – чаю, кофе или
коньяку, – и решил, что кофе. Все равно не спать!
Юнец слушал, что ему говорила Манька, недолго. Архипов даже
не успел насыпать в кружку кофейной крошки.
– Она теперь вас просит.
Пластмасса, там, где ее держал Макс Хрусталев, была теплой и
влажной. Архипову не хотелось ее трогать, и он прижал трубку плечом.
– Ну что, Мария Викторовна?
– Я сейчас приеду, – быстро сообщила она. – Вы меня
извините, Владимир Петрович, пусть он еще у вас побудет.
– У меня?! – поразился Архипов.
Он наивно надеялся, что остаток ночи проведет в собственной
постели, а не в обществе брата “бедной девочки” Маши Тюриной.
– Да, – нетерпеливо сказала она, – не пускайте его в мою
квартиру! Я вас умоляю, пожалуйста!
– А я что должен с ним делать?!
– Ничего! Ничего. Я сейчас приеду и уведу его. Он не должен
здесь оставаться.
– Сейчас – это когда? – уточнил Архипов, злясь все сильнее.
– Кроме того, моя собака сторожит вашу квартиру. Мне хотелось бы забрать ее обратно.
– Я… я постараюсь побыстрее. Только отпрошусь и…
– Так, – заявил Архипов твердо. Все же он был вожак. Может
быть, Мария Викторовна об этом ничего не знала. – Значит, так. Моя собака
продолжает сторожить вашу квартиру. Ваш брат остается у меня. Вы приедете
утром. Часам… – Он секунду подумал. – …к девяти. Не к шести, не к восьми, а к
девяти. Вам ясно, Мария Викторовна Тюрина?
– Почему… к девяти? – помолчав, смиренно спросила она.
– Потому что до девяти я забудусь крепким спокойным сном.
Приедете к шести, будете на лестнице сидеть. Моя собака без меня в вашу
квартиру никого не пустит, а в мою вы смело можете не звонить. Я не открою.
Договорились?
Она молчала, и он понял, что победил.
Он посадил себе на шею сенежского брата, который ел, как
бездомный пес. Он взял на себя – вернее, на Тинто Брасса – охрану соседской
квартиры. Он создавал самому себе массу неудобств, но что неудобства в
сравнении с тем, что последнее слово все-таки осталось за ним и длинноногая,
веснушчатая, темноволосая, высоченная Мария Викторовна согласилась выполнить
все его указания и вообще теперь у него в долгу.
