– Понятия не имею. А кто мог украсть? Ваш брат? Или я?
Она перепугалась:
– Что вы, что вы, я совсем не то имела в виду! Вы тут совсем
ни при чем, Владимир Петрович.
– Это уж точно, – пробурчал Архипов.
– Дверь-то была открыта. Вы сами сказали. Дверь была
открыта, и Макс вошел.
Архипов опередил ее на одну секунду и первым ухватился за
коричневую сумищу. Просто так ухватился, из джентльменства. Нести ведь было
недалеко.
– Вы не знаете, ваш Макс не жулик?
– Я вообще ничего про него не знаю, – ответила она с усилием
и вдруг потерла желто-зеленые щеки.
– А в лицо знаете?
– Наверное, узнаю.
– Высокие отношения! – воскликнул Архипов, и Маша посмотрела
на него испуганно. – Высокие, высокие отношения!
Она вошла и остановилась в центре полукруга сверкающей
плитки.
– Направо, – предложил Архипов, – если очень замучились,
можете сходить в душ. Хотите?
– Нет!
Он усмехнулся:
– Так я и знал. Ваш брат тоже сопротивлялся из последних
сил.
– Когда… сопротивлялся?
– Когда я волок его в душ.
Она посмотрела на Архипова с тоской. Как будто он заставлял
ее делать что-то, чего ей ни в коем случае делать нельзя. Например, улыбаться.
– У вас… совсем другая квартира. Не похожа на нашу.
– Конечно. Я все поменял, когда делал ремонт.
– Зачем? По-моему, в старых квартирах жить гораздо уютнее.
– Должно быть, потому, – провозгласил Архипов, – что я
отчаянно молод душой и жить в старой квартире не могу! Подавай мне модерн, и
все тут.
– Правда? – наивно спросила она.
– Правда, – подтвердил Архипов.
Она стащила с узких плеч немудрящую кожаную тужурочку,
оставшись в штуковине с горлом и без рукавов, а он, наоборот, нацепил свитер,
брошенный вечером в кресло.
Свитер прикрыл его, как броня. Все прикрыл – не только голый
живот, но и мысли, и смутное воспоминание о том, как она доставала ключи, а
джинсовая ткань обтягивала длинную ногу.
Потирая ладошками худые предплечья, она обошла по кругу
большое помещение, некоторое время порассматривала картины, и даже по ее спине
Архипов видел, как все это ей неинтересно.
– Красиво.
– Не утруждайтесь, – посоветовал Архипов невозмутимо, – я
вполне обойдусь без ваших комплиментов.
Она печально на него посмотрела и присела на высокий стул,
где давеча сидел ее брат.
– Вы… скучаете по Лизавете Григорьевна?
– Не утруждайтесь, – сказала она тихо. – Я вполне обойдусь
без вашего сочувствия.
Ого! Вот тебе и медсестра из пятнадцатой горбольницы.
– Сливок налить?
– Что?
– Сливок в кофе налить?
– Да, спасибо.
Он поставил перед ней большущую чашку огненного кофе с
круглой горкой снежных сливок и керамическую миску клубники – крупные, красные,
блестящие, шершавые, холодные ягоды.
Она уставилась на клубнику, которая немедленно отразилась в
темных золотистых глазах.
“Не стану на нее смотреть, – решил Архипов. – Ни за что не
стану. Куда меня несет?!”
– Простите, что я вам так вчера нахамила, – покаянно
произнесла она, и Архипов отнес это на счет клубники. – Я последнее время… не в
себе.
Он кивнул и устроился напротив. Пришлось еще выискать
положение, чтобы его ноги не касались ее джинсовых ног. Она болтала ложкой в
чашке, разваливая снежную гору, которая постепенно становилась коричневой.
Архипов отхлебнул кофе и посмотрел в окно. Рабочий день начинается. Больше всего
на свете он любил утро – начало рабочего дня.
– Маша.
Она вздрогнула и уронила ложку. Ложка зазвенела на мраморном
прилавке.
– Маша, давайте вы быстренько обрисуете мне положение дел, –
предложил Архипов, – и мы все решим. Потом разбудим вашего брата, и вы пойдете
спать, а я на работу.
– О чем вы… говорите?
– Я говорю о ваших делах. – На “ваших” он поднажат. –
Рассказывайте.
– Мне нечего рассказывать, Владимир Петрович. Она напряглась
так сильно, что дрогнула длинная джинсовая нога под столом. Архипов слегка
отодвинулся вместе со своим стулом. От греха подальше.
– Не беспокойтесь, вы будете рассказывать по плану.
– По какому плану?!
– Пункт первый. Почему ваша тетушка так настойчиво меня
убеждала, что у вас нет никаких родственников? Вы знаете, она даже заставила
меня расписку написать, что я буду вам помогать и в случае чего не оставлю!
– И вы написали?!
– Ну конечно, – ответил Архипов с досадой, – от вашей
тетушки отвязаться было невозможно! Кроме того, я думал, что вам пять лет.
– Почему? – удивилась она.
Он вздохнул.
– Потому что я не имел о вас никакого представления, вы уж
извините. Больше того, ваш образ ни разу в жизни не потревожил мой сон. Я знал,
что у Лизаветы есть какая-то приемная девчонка, и все. То есть у Лизаветы
Григорьевны. Я думал, она волнуется, что вас сдадут в детдом.
Маша, не отрываясь, смотрела в свою чашку. Губы у нее
кривились.
– Пункт второй. Что за люди валом валят в вашу квартиру?
Откуда они взялись? Почему взялись только после смерти Лизаветы Григорьевны?
Кстати, от чего она умерла?
– От сердца.
– У нее было больное сердце?
– Да. Всю жизнь.
– Пункт третий. Что за ересь про нож, предвестник смерти,
кровавый дождь, ритуальный круг и все остальное? Если у нее всегда болело
сердце, почему ей только на прошлой неделе пришла в голову мысль, что она
может… умереть? Почему она так… несокрушимо в это поверила?
– На прошлой неделе, – как во сне повторила Маша, – на
прошлой неделе она была жива. В понедельник на прошлой неделе она была со мной.
А теперь ее не стало.
– Пункт четвертый, последний. Он состоит из подпунктов “а” и
“б”. “А” – почему ваш брат приехал именно сейчас? Вы что, сообщили ему о смерти
тети?
– Нет!
– “Б>>, – невозмутимо продолжил Архипов, – у кого есть
ключ от вашей квартиры? Кто мог ее открыть? Замок не взломан. Вы сейчас легко и
непринужденно се закрыли. Значит, она была открыта ключом. В вашей квартире
есть ценности?
