Ему был год, он сидел в коляске, а она везла его по
булыжнику – та-ра-ра, стучали колеса, та-ра-ра, – и он был единственным, кого
она любила.
Пусть ему не год, но она должна его спасти.
* * *
Макс шел в нотариальную контору в первых рядах. Архипов был
убежден, что так и случится – сам побежит и Марию Викторовну за собой потащит,
– когда объявлял марку своей машины.
Архипов только спустился во двор, а Макс уже мыкался возле
железных гофрированных ворот.
Года два назад усилиями Архипова и еще двух
энтузиастов-подвижников, которые почему-то дорожили своими машинами, глухая
каменная западня между двумя дворами превратилась в крохотную стоянку. Ямы
заасфальтировали, купили фонари, провели электричество и установили ворота.
Лена Шумейко из третьей квартиры привезла две кадушки с елочками и какую-то
круглую штуковину с цветами. Елочки и цветы установили под стену – получилась
красота, Европа, и никаких ночных бдений возле автомобилей.
Правда, бабушки-старушки и дедки-пенсионеры написали в
префектуру пару-тройку гадких писем – засилье, мол, капитализма, детям негде
играть, и вообще вырубка деревьев и экологическая катастрофа, – но даже
проверяльщики из префектуры, войдя в западню, поняли, что стоянка лучше, чем
помойка и бомжатник – ни на что другое западня все равно не пригодна, – и
быстро отвязались.
Архипов очень гордился собой, когда ставил свою машину на
крохотный пятачок с цифрой “восемь” – номер его квартиры.
Чем не Париж, когда есть собственный пятачок с номером?
Мария Викторовна явилась все в той же тужурке и тех же
джинсах, а Архипов внезапно решил, что без него родная контора больше не
протянет ни минуты, и нарядился в офисный костюм.
Завидев костюм, Мария Викторовна оробела.
Архипов кивнул издалека, нажал кнопку – над воротами мигнула
лампочка, сигнализируя, что ворота поняли, что именно должны делать, и стали
медленно открываться.
– Во дает! – неизвестно в чей адрес сказал Макс и плюнул
себе под ноги.
Архипов прошествовал внутрь и через десять секунд с
известным шиком подкатил к Марье Викторовне и ее непосредственному брату.
– Садитесь.
– Макс, хочешь на переднее сиденье?
– Ага.
Он очень старался выглядеть сдержанным и солидным, но все
время улыбался детской бессмысленной счастливой улыбкой, как будто неожиданно
получил подарок, о котором даже мечтать не смел.
Жаль, пацаны не видят. Ни Жека, ни Колян, никто. Эх, если бы
они знали, на чем он сейчас едет!
– А это чего?
– Чего? – уточнил Архипов.
За последнее время он как-то особенно полюбил это слово.
– Ну… вот.
– Задний ход.
– На руле?!
– А где же?
– Так это чего? Автомат?
– Если ты о коробке передач, то да. Автомат.
– Ну ва-аше! – протянул Макс и оглянулся на сестрицу. Глаза
у него горели, как у кота. – Ва-аще, да?
– Я не люблю автоматическую коробку, – зачем-то поделился с
ним Архипов. – Учиться хорошо, а просто так ездить… неинтересно.
– А вы когда научились?
– Давно. Меня отец научил, когда мне было лет тринадцать,
что ли.
– Скока?!
– Тринадцать.
– Во дает! Манька, он с тринадцати лет машину водит!
– Я не вожу машину с тринадцати лет. В тринадцать лет я
только научился.
– Во дает!
Архипов был уверен, что Макс умер бы от счастья, если бы
вместо нотариальной конторы они поехали в Питер, а лучше в Челябинск, но они
очень быстро приехали.
Грубин Леонид Иосифович помешался на втором этаже, о чем
свидетельствовала табличка с надписью, и охранник подтвердил – на втором.
Перед последним поворотом коридора Маша, все время шедшая
впереди, так что Архипов не видел ее лица, вдруг обернулась, схватила Владимира
Петровича за рукав и толкнула к подоконнику.
– Что такое?!
– Я прошу вас, – прошипела она ему в лицо, – я умоляю вас…
Когда вы услышите завещание… пожалуйста… пожалуйста…
– Да в чем дело?!
Макс вышел из-за угла и завертел головой, отыскивая их.
– Мы здесь! – крикнула она и повернулась к Архипову. –
Пожалуйста… ничего не говорите, не удивляйтесь и ни во что не вмешивайтесь.
Обещайте мне!
– Что… обещать?
Она была очень высокой, Маша Тюрина, только чуть ниже его.
Слишком близко от него были глаза, нежная бледная скула и губы, говорившие
что-то – он не слушал, что.
– Обещайте мне, Владимир Петрович! Тем более мальчик тут…
приехал.
– Я обещаю, – произнес Владимир Петрович сквозь некоторый
звон в голове. Произнес просто потому, что она просила его об этом.
…Как же это так – он думал, что ей пять лет? Почему же
раньше-то он никогда ее не видел? И Лизавета не предупредила!
…Как бы она стала его предупреждать – вот вопрос! “Вы
знаете, Владимир Петрович, вполне возможно, что, едва увидев девочку Машу, вы
немедленно захотите с ней… ее…”
Между лопатками стало мокро. Маша еще посмотрела на него,
подышала рядом и – отвела глаза, отвернулась, отстранилась, как будто выпустила
его из камеры на живую травку.
Опасность миновала. Вот пуля пролетела и – ага! Архипов
достал носовой платок, бессмысленно промокнул им лоб и сунул в карман.
Что такое она шептала ему в лицо? “Обещайте, не удивляйтесь,
не предпринимайте, мальчик тут!” О чем, черт возьми, шла речь?
Брат и сестра смирно стояли у кожаных богатых дверей с
латунной табличкой, извещавшей, что здесь обитает нотариус Грубин Леонид
Иосифович. Архипов подошел – они расступились, и правильно сделали, потому что
он был вожак, – и решительно потянул тяжелую створку.
Леонид Иосифович оказался представительным мужчиной средних
лет с темными быстрыми глазами и хищным носом.
– Архипов Владимир Петрович?
– Он самый.
– Пожалуйста, проходите. Это ваша семья?
Где семья?! Какая еще семья?! Нет у него никакой семьи! Была
и вся вышла!
Почему-то он не сразу сообразил, что речь идет о сестрице
Аленушке и братце Иванушке.
– Это госпожа Тюрина Мария Викторовна, – представил он, – а
это ее брат. Так что все в сборе, можем начинать… установленную законом
процедуру.
