– Мой… убийца убежал, а я осталась на площадке, и, когда
дверь открылась, я сказала, что на меня только что было совершено покушение.
Вместе мы осмотрели их лестничную клетку, потом лаз на чердак, и…
– И что?
– Я нашла вот это, – шепотом провозгласила Лизавета.
Архипов посмотрел.
– А что это такое? – спросил он с любопытством.
– Круг.
– Я вижу, что круг, – сказал Архипов, – похож на деревянное
колесо.
– Это подсвечник, – шепотом продолжала Лизавета и оглянулась
по сторонам. – Очевидно, им пользовались во время каких-то тайных церемоний.
Если церемонии были посвящены силам зла, значит… Значит, зло вскоре будет
здесь.
– Зачем злу подсвечник?
– Никто не знает наперед, в чем сила и в чем слабость
состоит.
– Ни сила, ни слабость не могут заключаться в подсвечнике,
Лизавета Григорьевна, – сказал Архипов.
Мысль о бездне его отпустила, он вновь стал гладким и
трезвым, как дверца холодильника.
Деревянное колесо было пыльным, совсем старым. Кое-где на
нем висели длинные капли засохшего мутного воска. Архипов попытался определить
цвет, и ему показалось, что белый. Сколько лет оно валялось на чердаке?
Дом был построен при отце народов Иосифе Виссарионовиче,
известном любителе большого строительства.
Вполне возможно, что какой-нибудь бедолага или, наоборот,
счастливец, получив здесь квартиру, перевез из арбатского домика,
предназначенного на слом, весь свой скарб. В том числе и деревянный подсвечник
из сельской церковки, где его дед служил протодьяконом. Дед-протодьякон нес в
семью все, что могло пригодиться в хозяйстве, и деревянный круг принес. Вот
этот самый.
– Почему вы решили, что он оказался на чердаке недавно?
– Потому что это обрядовая вещь, и она тоже несет в себе
силу смерти!
– Господи! – взмолился Архипов. – Ну что вы говорите! Вы же
взрослая, умная женщина, Лизавета Григорьевна! Ну, какая еще сила смерти?!
Деревянное колесо!
Лизавета помолчала и пожевала губами.
– Значит, вы мне не верите? – сделала она неожиданный вывод.
– Ни единому слову, – признался Архипов, – вы уж простите.
Нож ваша внучка могла найти в песочнице и по глупости притащить домой.
Подсвечник лежал у нас на чердаке с тридцать восьмого года. На лестнице. – Тут
вдоль позвоночника его опять продрал мороз. – На лестнице у вас просто
закружилась голова, и вы чуть не упали. Я сто раз говорил, что нужны сетки. На
следующей неделе куплю и поставлю!
– Значит, не верите? – уточнила она.
– Простите, Лизавета Григорьевна!
– Девочку не оставьте, – попросила она горько, – пропадет
ведь. Совсем одна на свете.
– Вы еще лет тридцать протянете, – пообещал Архипов, –
вырастите девочкиных детей.
– Моя смерть наступит очень скоро, – возразила Лизавета, и
ему показалась странным, что она как будто ни в чем его не убеждает, а просто
констатирует факт. – Я должна позаботиться о девочке. Пообещайте мне, что
поможете ей, Владимир Петрович!
– Чем?!
– Окажете поддержку, – неумолимо гнула свое Лизавета, – не
дадите пропасть. У нас нет ни одного кровного родственника.
– Так и я не кровный родственник!
Внезапно она стала его раздражать так сильно, что он даже
встал из-за стола и подошел к окну. За окном был вечер, золотистые сумерки,
Москва.
Угораздило его на ночь глядя влипнуть в историю с полоумной
соседкой!..
– Вы хороший человек, – возвестила Лизавета, – у вас душа
кедра. Я ясно это вижу.
– Что… у меня? – не понял Архипов.
– У вас душа кедра, – повторила Лизавета. – Это крепкое,
сильное, верное дерево. Пообещайте мне, что не оставите девочку.
– У-уф, – выдохнул Архипов, покорившись, – хорошо. Я вам
обещаю, что не оставлю девочку. А вы мне обещайте, что, если я умру раньше вас,
вы будете кормить мою собаку.
Вышеупомянутая собака, моментально поняв, что говорят о ней,
забила хвостом на круглой продавленной подушке.
– Не шутите так, – смиренно попросила Лизавета, – и…
напишите мне обещание.
Большими шагами – так, что пес поднял голову и с недоумением
проводил хозяина глазами, – Архипов ушел в кабинет и выдернул из папки листок
бумаги, чуть не порвав его.
Лизавета за дверью негромко вздохнула.
– Как девочку зовут?! – крикнул он из кабинета.
– Маша Тюрина.
– Вот, – рявкнул Архипов, появляясь на пороге, и сунул
сложенный пополам листок ей в лицо, – это расписка. Обещаю Машу Тюрину не
оставлять. Не дать Маше Тюриной пропасть. Только не читайте вы это при мне, а
то я с ума сойду!
– Спасибо, – прочувствованно поблагодарила Лизавета, – вся
энергия добра на вашей стороне, хоть вы этого не понимаете!
– Не понимаю, – злобно согласился Архипов, чувствуя себя
инопланетным заводом, который вместо дисков начал выпускать шланги.
Он выпроводил Лизавету, закрыл дверь, хотел читать свои
бумаги, но не смог. По телевизору тоже не было ничего, что могло бы отвлечь его
внимание от Лизаветиных бредней, и вечер прошел скверно.
Наутро он обо всем позабыл, потому что навалились дневные
дела и заботы, а когда приехал вечером домой, дедок – вахтер сообщил ему
радостно:
– А у нас жиличка померла. Соседка ваша, Лизавета
Григорьевна. Я уже в жэк позвонил и душеприказчику ейному. Надо же такому
случиться. Как знала, даже телефон мне оставила. “Позвони, – говорит, – Гурий
Матвеевич, когда мой срок придет”. А я ей говорю: “Вы меня еще переживете!” Вот
ведь как. Жил человек, да помер в одночасье! Все под богом ходим!
Наверное, это было не слишком красиво, не слишком умно и
вообще верхом трусости, но Архипов к соседям не пошел ни в тот вечер, ни на
следующий и на похоронах не присутствовал. Он вел наблюдение из-за собственной
железной двери и вяло поругивал себя за то, что ведет.
На площадке то и дело возникали какие-то замшелые и не
слишком чистые люди, проходили в соседкину квартиру, постно потупив глаза.
Выйдя, подолгу стояли перед дверью и что-то тихо и настойчиво втолковывали друг
другу.
Архипов понятия не имел, куда девалась девочка Маша Тюрина,
которую он обещал Лизавете “не оставить”, и кто теперь варит ей кашу.
Ему не нравилось шевеление на площадке, было жалко Лизавету
и досадно на себя – он был так железобетонно убежден, что она просто дура. А ее
предчувствие оказалось правильным, хотя ни дождь кровавый, ни затмение небес
так и не наступили.
