Глаза у нее вдруг стали круглыми и похожими на глаза Макса.
– Ты видела этот нож, Маша?
– Я… видела. С черной ручкой, а на ручке что-то вырезано
такое… непонятное. Она очень испугалась, когда его нашла. Вернее, я его нашла.
– Как?! Ты нашла?!
– Ну да. Я убиралась и вытащила этот нож у нее из-под
кровати. И спросила у нее, что это такое. Я думала, может, так и должно быть.
Может, она его специально положила. Она любила всякие… таинственные предметы.
Мне всегда казалось, что она в них играет. Как в куклы.
Вот это да. Нож нашла Маша.
Опять Маша. Все время Маша.
– Куда ты его дела потом?
– Нож? Никуда не дела. Тетя так страшно побледнела,
схватилась за сердце, я побежала за каплями Ворчала, они ей всегда помогают.
Помогали. Ну вот. А потом она мне сказала, чтобы я забыла про этот нож. Как
будто я никогда его не видела. А когда она… умерла, я его выбросила.
Архипов схватился за спину.
– Что с тобой? – спросила она, проследив за его рукой. – У
тебя… болит спина?
– У меня всегда болит спина. Куда ты его выбросила?!
– Володь, а что с твоей спиной? Может, надо врачу
показаться? Или курс пройти? Массажа или лечения?
– Куда ты его выбросила?!
Нож с черной ручкой торчал из бока юриста Маслова. Архипов
вытащил его, завернул в пакет и сунул к себе в письменный стол – умник!
Откуда он взялся снова, если она его выбросила?!
Или?.. Или, черт побери, он появляется сам по себе,
предвещая смерть?!
– Маша, куда ты дела нож?!
Она все смотрела, как он держится за спину.
– Я… завернула его в несколько газет и отнесла на работу. У
нас там есть такая специальная помойка, ее возят на утилизацию. Ну, шприцы,
просроченные препараты, тара… Я сунула его туда. А вечером даже посмотрела,
забрала машина или нет.
– Забрала?!
Она кивнула.
– А что такое, Володь? Почему ты спрашиваешь?
Потому что этим ножом убили Евгения Ивановича Маслова. А
накануне вечером именно об этот нож, который ты выбросила в “специальную
помойку”, Макс Хрусталев порезал руку, когда ползал в темноте по полу. Порезал
сильно. На полу под диваном осталось засохшее пятнышко.
Архипов был уверен, что нож должен лежать под Машиной
кроватью. Он даже искал его там. Раз он предвещал Лизаветину смерть под
Лизаветиной кроватью, значит, под Машиной он должен был предвещать Машину.
Архипов считал, что кто-то из “Пути к радости” таким образом, запугивал
Лизавету, а потом тем же способом решил запугать и несчастную “сироту”.
Пятно оказалось под диваном в гостиной, Макс порезался
именно там. Нож лежал в гостиной, а не в ее спальне.
Чью смерть он предвещал под диваном в гостиной?!
Откуда он взялся под диваном, если она на самом деле сдала
его в утилизацию?!
– Подожди, – велел Архипов и отодвинул стул.
– Что?
– Подожди секунду.
Он выскочил в коридор, распахнул дверь в свой кабинет,
зашел, подумал и заперся на замок.
Нож лежал в письменном столе, заваленный пухлыми
справочниками и старыми бумагами.
Архипов выдвинул ящик и некоторое время не решался сунуть
туда руку. Что-то страшно ему стало. А что, если… Что, если из его стола он
тоже… ушел? Ушел предвещать чью-нибудь смерть.
Дождь кровавый и затмение небес. Отбойный молоток на
бульваре. Силы зла и три плана бытия.
Позвоночник будто сверлили дрелью.
Архипов сунул руку. Только справочники, растрепанные и
пухлые. Только справочники, и больше ничего. Попалась какая-то целлулоидная
папка, Архипов в нетерпении отпихнул ее в сторону. Опять справочники.
Спине стало холодно и влажно.
Есть. Нашел.
Он быстро и внимательно ощупал пакет.
Внутри точно был нож, и ручка прощупывалась и… лезвие.
Достать и посмотреть Архипов не смог себя заставить.
Он завалил пакет справочниками, задвинул ящик и с трудом
выпрямился.
Этот нож на месте.
Владимир Петрович вернулся в гостиную, где Маша препиралась
с Максом, который ни за что не хотел идти в душ после своих тяжелоатлетических
упражнений.
– Да чего опять мыться-то! – скулил он. – Каждую минуту
мыться – мозоли набьешь!
– Быстро в ванну! – рявкнул Архипов. – Быстро в ванну и
есть, мы уезжаем.
Брат и сестра посмотрели на него в изумлении.
– Чего? Куда… уезжаем?
– Значит, так, – сказал Архипов – вожак стаи, – если ты у
меня живешь, значит, ты должен работать. Шляться без дела целое лето я тебе не
позволю. Моешься, одеваешься – и на работу. Быстро!
От неожиданности Макс Хрусталев отчетливо икнул.
– Ка… какую работу? Штукатурить, что ли?
– Штукатурить, что ли, будешь на исторической родине. У меня
штукатуры не работают. У меня работают компьютерщики.
– Я… того… не… не умею я, вы же знаете!
– Научим, – мрачно пообещал Архипов. – Ну, давай-давай,
шевелись!..
Макс вдруг сорвался с места и, топая, ринулся в ванную.
– Он поедет… с тобой? – растерянно спросила Маша.
– Да! Он поедет со мной!
– Ты станешь… учить его работать?!
– Я, – язвительно сказал Владимир Петрович, – не стану. Я не
Макаренко и не этот… как его… знаменитый педагог Ушинский. Ребята научат. Без
меня. Будет делом заниматься, а не по улицам фордыбасничать!
– Володя…
– Маша, когда ты сдала тот нож в утилизацию?
Она помолчала немного, как будто не сразу сообразила, о чем
он спрашивает.
– Тот нож?
– Да. Тот нож, который ты нашла под кроватью у Лизаветы.
– Как только ее похоронили. В тот же день. У меня дежурство
было, и я главного упросила, чтобы он не искал мне никаких замен. Я думала, что
если одна останусь дома, то обязательно… с ума сойду. И страшно мне было. Очень
страшно.
– А ты… все время одна находилась? Тебя никто не навещал?
Маша вдруг улыбнулась:
– Ты меня навестил. Разговаривал снисходительно и предлагал
чай, кофе и соленые огурцы.
