Широкие двери старинного лифта, который важно ходил в
золотой клетке под часами, неторопливо разъехались, и из него вышла очень
высокая молодая женщина в джинсовом костюме. У нее был замученный вид, а на
носу темные очки.
— Мила! — закричала Лера и полезла через ноги Полянского.
Тот посторонился. — Милка!
Высоченная остановилась и посмотрела по сторонам в
недоумении.
— Милка, ты же сказала, что утром будешь уже в Москве!
Мелисса Синеокова подняла на лоб очки и повернулась совсем в
другую сторону, не в ту, где была Лера, и неуверенно улыбнулась равнодушной
тетке иностранного вида. Тетка удивленно улыбнулась в ответ.
Лера подлетела и дернула ее за плечо:
— Дура, ты куда смотришь! Разве я оттуда кричу?
— Лерка! Откуда ты взялась?!
— У меня переговоры, — зашептала Лера Любанова и незаметно
показала на Садовникова с Полянским, которые не отводили от них глаз. — Во-он с
тем козлом. Козел называется Герман Садовников, он лидер правой думской
фракции. Он меня уже извел, честное слово!
— Да, — сказала Мелисса Синеокова негромко, и глаза у нее
сузились. — Я его знаю. И вправду козел.
— Почему ты не в Москве?
— Съемки внезапно отложили. Я их жду.
Лера подбоченилась.
— Как это ты их ждешь?!
— Ну, продюсер позвонил и сказал: извините, пожалуйста, у
нас все откладывается на два дня. Ну, не отменять же, раз уж я все равно здесь.
Вот я теперь жду. — Она говорила и отводила глаза, совершенно точно зная, что
Лера сейчас будет ругаться.
Лера принялась ругаться:
— Слушай, Синеокова ты моя, все-таки ты ненормальная! Ты же
звезда первой величины, черт тебя побери! Какого рожна ты торчишь в Питере и
ждешь съемок, если они отменились, как ты выражаешься! Немедленно садись на
самолет и дуй в Москву! Тебе больше делать нечего, только съемок ждать?!
— Да, но я все равно уже здесь…
— Здесь! Ты сейчас здесь, а через два часа будешь в Москве!
Васьки на тебя не хватает! Звони ему немедленно, пусть он тебя встречает!
— Валерия Алексеевна! — негромко, но очень-очень внушительно
позвал Садовников. Внушительность его голоса перекрыла даже звук ручейков,
растекавшихся от арфы.
Лера повернулась к нему спиной.
— Звонить я не буду, — сказала Мелисса Синеокова, знаменитая
писательница. — Я на него обиделась.
— Ну и дура. Он тебя что, побил?
— С ума сошла?!
— Значит, оскорбил словом?
— Не хочу я рассказывать!
— Послал бог подругу, — под нос себе пробормотала Лера
Любанова, — ничего толком не добьешься, двух слов не может связать! Сидит одна
в гостинице в Питере, ждет съемок! Угораздило же!
— И вообще у меня температура, — сказала Мелисса Синеокова
печально. — Тридцать восемь и семь. Представляешь?
Лера закатила глаза.
— А куда тебя несет, сокровище, с такой температурой?! Тебе
лежать надо! Возвращайся в номер и ложись немедленно, я к тебе сейчас приду. Ты
в каком?
— В четыреста шестнадцатом, только лежать я больше не могу,
полдня лежу. Я в скверик выйду, на солнышке посижу и вернусь. А ты приходи ко
мне. Только одна, без… этих.
— Еще мне не хватало этих по чужим номерам водить! И как это
так получается, что как только Васька отвернется, тебя обязательно по башке
стукнет? В прошлом году упала так, что ходить не могла, из машины вывалилась,
помнишь! А он только за сигаретами отошел!
— Ничего я не помню, — упрямо сказала Мелисса, которой не
хотелось думать о том, как ей плохо без Васьки. — Иди, они уже замучились тебя
ждать. А я посижу на лавочке и вернусь.
— Я тебя заберу в Москву сегодня, — вслед ей сказала Лера. —
Температура у нее, а она в Питере съемок ждет, которые отменились!..
Она смотрела, как Мелисса Синеокова идет по просторному и
чистому холлу, застланному поверх мраморной плитки коврами, как кивает и
улыбается всем входящим и выходящим, как внезапно чихает и утирает нос, как
отступает с дороги, потому что навстречу ей в высокие двери вдруг ввалилась
целая толпа людей.
Толпа как-то моментально распространилась по всему
помещению, между ваз и колонн. В центре ее вышагивал высокий человек в длинном
пальто. Он не шел, а именно вышагивал, по сторонам не смотрел.
Лера моментально его узнала.
Ахмет Баширов, один из самых богатых и удачливых
предпринимателей, непримиримый враг Вадима Сосницкого.
Сердце вдруг застучало. Только что не стучало, как будто и
не было у нее никакого сердца, а тут объявилось!
Что это может значить?..
Совпадение? Случайность? И тот человек за колонной, похожий
на Андрея Боголюбова, тоже случайность?..
Или Сосницкий задумал какой-то сложный спектакль, и теперь
они все просто играют роли, разевают рты, делая вид, что говорят, и водят
руками, делая вид, что жестикулируют, а невидимый кукдовод из Лондона дергает
за ниточки? Или тут что-то другое?..
Но что? Что?..
Мелисса скрылась из виду — ей было наплевать на Баширова и
Сосницкого, — и Лера осталась совсем без всякой поддержки. На Полянского в этом
смысле надежды нет никакой.
— Валерия Алексеевна!
Она вернулась за столик, краем глаза наблюдая за
передвижениями Баширова по лобби-бару, в котором они сидели. Вот он скинул
пальто на руки одного из охранников, вот кивнул официантке, вот неторопливо
оглядел всех сидящих, одного за другим.
У него были очень темные волосы, широкое нерусское лицо и
узкие внимательные глаза.
Татаро-монгольское иго.
— Ахмет Салманович пожаловал, — сказал Садовников негромко,
и Лера поняла, что он нервничает. — Прошу прощения, я должен поздороваться.
Неторопливо, как будто унимая свой страх, он поднялся, и
сделал несколько шагов, и замер, остановленный охраной.
Охрана Бапшрова сильно отличалась от охраны Германа Ильича —
амбала, в единственном числе восседавшего на стуле посреди лобби-бара. Их было
четверо, и все с одинаковыми бульдожьими лицами и витыми проводами микрофонов,
засунутыми сзади за воротники одинаковых пиджаков. Во все стороны они одинаково
поворачивали головы, как будто никак не могли найти, на чем бы им
сосредоточиться, и Германа Ильича отсекли уже на подступах к Баширову.
— Ахмет Салманович!
— А-а, здравствуй, Герман!
