— Нет, — твердо сказала Лера. — Не знал никто, ну, о встрече
в Питере знали, но о гостинице я никому не говорила. Даже Роме Полянскому, ну,
тому красавцу, с которым я сидела за столом.
— Я не обратила внимания.
— Ну понятно, — язвительно протянула Лера, — ты ни на кого
не обращаешь внимания. Странно еще, что на Ваську обратила. Впрочем, на него
трудно не обратить, больно здоровый!
— Он мне не звонит, — сказала Мелисса и отвела глаза. — Он
со вчерашнего дня так со мной и не помирился.
— Ах, боже мой, что за дела! — Лера опять заправила за уши
волосы. — Позвони и помирись сама.
На это Мелисса ничего не ответила.
— Да, — вспомнила Лера. — Даже Роман не знал. То есть он
знал, что мы встречаемся с Садовниковым в Питере, но где и когда, я ему не
говорила до последней минуты. Нас просто встретила машина и привезла в
гостиницу, только и всего.
— Ну, вот, как автор детективов, хочу тебе сказать, что это
означает только то, что никто из ваших в убийстве не замешан.
— Почему?
Мелисса пожала плечами:
— Потому что оно явно спланированное, а если никто из ваших
не знал, где вы встречаетесь, то и убийство планировать не мог.
— Да это все понятно! Мне непонятно, почему его убили
практически у меня на глазах, зачем?! И днем, и в присутствии охранника!
— Охранник не помог, как видишь. Подстрелили как миленького.
— Знаешь, — сказала Лера, — ты с таким удовольствием это
говоришь, что мне противно! Все же он был человек! Че-ло-век! И его убили у нас
на глазах!
— Ну и ладно. — Мелисса отвернулась к окну, за которым в
голубом небе пылал златоглавый Исаакий. — Мне нет до него никакого дела. Мне
наплевать. Я даже думать о нем не хочу.
— Да это же убийство!
Мелисса вздохнула:
— Есть такие преступления, за которые убийце нужно орден
давать, а не в тюрьму сажать. В этом случае я бы точно орден дала.
Лера засмеялась.
— Милка, у тебя припадок необъяснимой ненависти! Тебе нужно
выпить чаю с коньяком и медом.
— У меня на мед аллергия. И потом, он не помогает от ненависти!
— Слушай, — вдруг сказала Лера, — а может, это ты сама его
убила? Может, и не было никакого человека, который быстро побежал в сторону
Вознесенского проспекта? Или был, но просто бегун, участвующий в весенней
эстафете, к примеру, а? А ты дождалась, пока он выйдет из отеля, прицелилась —
и чпок! Готово дело. А потом выбросила пистолет и пошла посмотреть на свою
работу. Как тебе такой сюжет для романа?
Мелисса Синеокова, Людмила Голубкова, вдруг так изменилась в
лице, что Лера Любанова перепугалась. Она решила, что знаменитая писательница
сейчас хлопнется в обморок.
— Мила, ты что?
— Ничего. — Она взялась за лоб, очень холодный и влажный, и
некоторое время посидела так, с рукой, прижатой ко лбу. — Но, если хочешь
знать, я на самом деле очень рада, что его убили. И давай больше не будем
говорить об этом.
Давай больше не будем говорить об этом. Эта фраза, как будто
из кино, словно сказанная кем-то чужим, окончательно перепугала Леру. Она
слишком хорошо знала свою подругу, чтобы просто «перестать говорить об этом».
Я знаю гораздо больше, чем могу сказать, вот как Лера поняла
эту фразу.
Я знаю очень много, но ничего тебе не скажу, вот как поняла
свою подругу главный редактор самой популярной в России газеты.
Тут в дверь номера постучали, и Лера пошла открывать, а
Мелисса опять улеглась на подушки и по уши натянула плед.
— Лера, извините меня, пожалуйста, за вторжение.
— Проходи, Рома, не стесняйся. Правда, у нас тут больные и
раненые, но это не страшно. Они все одеты.
Роман Полянский вошел в просторную комнату, осененную
золотым сиянием близкого Исаакия, и неловко замер, увидев лежащую на кровати
знаменитую писательницу.
— Здравствуйте.
Писательница выглянула из-под пледа:
— Прошу прощения, я не в форме, — слабым голосом умирающей
вымолвила она, но вдруг, словно заинтересовавшись, приподнялась на локте и
посмотрела пристально. — Присаживайтесь, пожалуйста.
— Вежливая наша, — пробормотала Лера из-за спины Полянского.
— Ложись, не вскакивай! Что случилось, Роман?
— Мне только что позвонили из «России Правой», — тихо и
быстро начал Полянский, но остановился, взглянув на Мелиссу, которая смотрела
во все глаза и слушала во все уши. — Наверное, нам надо обсудить это наедине.
— Наедине?
— Лера, у нас проблемы.
У Полянского было такое лицо, что Лера моментально поняла —
что-то на самом деле случилось, серьезное, важное, и это изменит всю ее жизнь.
— Лера, может быть, нам лучше спуститься вниз?
Любанова покосилась на подругу, у которой теперь из пледа
торчал только измученный красный нос.
— Хорошо, сейчас. Иди, Роман, я тебя догоню.
Она проводила его до двери, вернулась и еще постояла над
красным шерстяньм холмом, который длинно и тяжко вздыхал.
— Я сейчас поговорю с Романом, закажу тебе чай, виски, лимон
и мед. Ты все это у меня на глазах выпьешь и сожрешь, — сердясь, сказала она. —
Потом я позвоню твоему продюсеру и скажу, что все съемки отменяются. Потом
позвоню Ваське и велю, чтобы он встречал нас в Шереметьево, я забираю тебя с
собой в Москву. И не смей мне возражать! — прикрикнула она, потому что холмик
протестующе завозился.
После некоторого молчания знаменитая писательница Мелисса
Синеокова сказала отчетливо:
— Я так рада, что эта скотина сдохла! Ты даже не можешь себе
представить.
Потом она резко села и посмотрела на Леру измученными
красными глазами:
— А вот этот человек, который только что заходил, все время
был рядом с тобой?
— В каком смысле?
— Ну, когда стреляли, он точно сидел рядом с тобой?
Лера засмеялась:
— Ну да. Мы прилетели из Москвы на одном самолете, приехали
в гостиницу на одной машине, потом все время просидели за одним столом. А что
такое?
Мелисса помолчала.
— Ничего. Но если бы он не сидел с тобой за одним столом, я
могла бы поклясться, что это именно тот человек, который пробежал мимо меня
после выстрела. В сторону Вознесенского проспекта.
