Договаривался Ле… Алекс, Алекс договаривался, и по условиям
зачем-то нужно хреначить в этот самый Петербург, а туда же — на тебе! —
начальница мылится! Вот идут они по улице, которая у них вместо Тверской, и
Любанова выруливает, то-то видок у нее будет! Говорят, городок-то маленький, не
Москва-столица!.. Бэзилу от этих мыслей было немного неуютно, как и от
предстоящей работы — все-таки он никогда и ничего не взламывал… за деньги. Все
больше для собственной чистой радости, кроме того, среди «программеров»
неприлично платить за время в сети, гораздо приличней у лохов натырить! У лохов
он тырил, а по заказу, да еще незнамо что… нет, никогда. Может, от этого-то он
и чувствует себя проституткой, а не тем, кто он есть на самом деле, —
продвинутым «программером»! А может, от того, что Марьяна смотрела так
жалостливо!
Впрочем, печалиться некогда.
Бэзил Gotten Пивных со странным тяжелым чувством покинул
приемную главного редактора Валерии Алексеевны Любановой, и если бы кто-нибудь
сказал ему, что это чувство называется интуицией, и это именно она, интуиция,
подсказывает ему, Бэзилу, что не надо ездить ни в какой Питер, и телефон того,
кто предложил им легких денег за странную программу, тоже хорошо бы забыть
навсегда, а компы, в которых номер остался, свести на городскую свалку и
порубить там топором в мелкий винегрет, Бэзил бы ответил этому кому-нибудь, что
он ламер последний!
* * *
— Говорят, Баширов очень нашим заказом интересуется.
— Откуда такие сведения поступили?
Лера Любанова завела глаза к потолку и вверх, в направлении
потолка, помотала головой, как будто сведения поступили непосредственно с
небес.
— Из Лондона.
— Ты общалась?.. — непонятно спросил Константинов, и Лера
кивнула. Роман Полянский провел в блокноте длинную черту, словно подытожил
нечто важное, хотя ничего такого он не итожил и с неудовольствием отвернулся в
сторону.
Странный вопрос Константинова он отнес на свой счет и
немного обиделся. Такой вопрос мог задать только «посвященный» или особо
приближенный, и, задавая его, Саша будто демонстрировал перед Романом свою
близость к сильным мира сего.
Сильные — это Лера Любанова, рядышком, и Вадим Сосницкий, в
отдаленной лондонской ссылке.
— Он сказал, что Садовников наверняка обращался и к
Боголюбову тоже, но что-то у них не…
— Не срослось, — подсказал Константинов.
— Не сложилось, — не приняла подачу Лера, не любившая жаргон.
— Боголюбов не дурак, чтобы такие вещи ни за что ни про что упускать. Кроме
того, по слухам, за ним Баширов, который с нашим с незапамятных времен на
ножах. Саш, я тебя прошу, пока меня не будет, ты пригляди за ребятами, чтобы
они не наворотили чего не надо!
— Тебя не будет только один день.
Константинов очень не любил неясных поручений. Он креативный
директор, он придумывает оформление, дизайн, у него в подчинении пиар-служба,
реклама и все такое, он не может «приглядывать» за отделами и за пишущей
братией. Даже если возьмется ненароком, пошлют они его к черту — и будут правы!
— Нам очень важно, — говорила между тем Лера, — чтобы до
подписания бумаг никакие сведения не просочились в прессу. Особенно во
вражескую.
— Что есть вражеская пресса? — подал голос переставший
обижаться Роман Полянский.
— Все, кроме нас! — провозгласила Лера. — Есть только мы, и
больше никого! Надеюсь, это как раз понятно, мальчики?
Мальчикам все было понятно.
Грядущие президентские выборы — вот что заботило всех
крупных и очень крупных политиков и бизнесменов! Несмотря на то что на
предыдущих выборах им всем доходчиво и с примерами объяснили, что на грядущих
кандидат у нас будет только один, а остальным лучше не соваться и просто
сделать вид, что это и есть демократия, но престол манил. Ох как манил
престол!..
Белые начинают и выигрывают.
Садовникова, лидера правых, поддерживал «лондонский
изгнанник» Вадим Сосницкий, а кого поддержит Ахмет Баширов, было пока не
слишком понятно — все-таки до престольного праздника, или престольной битвы, —
кому как больше нравится! — оставалось еще полтора года. Ходили слухи, что
Баширов и Кольцов, два супертяжеловеса-миллионщика, объединятся и поддержат
какого-то центристского кандидата. И именно потому, что это было самым
логичным, журналисты и политики подозревали, что ничего такого не произойдет.
В конце концов, только в старушке-Европе государственная
власть держится на объединении интересов и капиталов, а в России-матушке со
времен Новгородского княжества эта самая власть держится на расколе и
междоусобице.
Дружили не «за», а «против», кто успел, тот и съел, нас не
догонят, сегодня ты соратник, а завтра противник, причем непримиримый, причем
самый главный, вот тебе, вот тебе, получай, получай!..
Предполагалось, что спарринг между кандидатами на престол
будет жестким и циничным, и сейчас, на берегу, как будто прощупывалась будущая
глубина этого самого цинизма — по пояс, по горло или по самую маковку. Лере
Любановой и ее журналистам представлялось, что даже глубже, чем по маковку.
Нефтяное благополучие последних лет, когда золотой водопад
низвергался на державу просто так, потому что баррель вместо одиннадцати
долларов вдруг стал тянуть на полтинник, убаюкало и усыпило тысячеглавую гидру
государственных проблем, которая еще так недавно разевала всю тысячу своих
пастей. Тоненького ручейка, который оставался после того, как водопад
распределялся по личным карманам, вполне хватало, чтобы кормить и поить народ.
Сонное состояние гидры именовалось почему-то «стабильностью», хоть и понятно
было, что цена ей — грош, и как только тот самый баррель вдруг станет стоить
даже не одиннадцать, а восемь долларов, все, все пропало!..
Производства стоят, как и стояли, новых технологий как не
было, так и нет, наука не только умерла, но ее даже и похоронить успели, и на
похоронах сплясать — научные институты сдали в аренду под казино, компьютеры
продали налево, истребители разобрали на «цветные металлы», а криогенные
установки по дешевке сплавили китайцам, им нужнее, они хоть знают, что с ними
делать!..
Гидра, убаюканная ручейком, все спала и даже похрапывала.
Чернобыльцы пару раз объявили голодовку, требуя выплат
многолетней давности, шахтеры побузили на окраинах, военные в очередной раз
подтянули пояса и с тоской огляделись, что бы такое еще продать. Продавать
больше было нечего, все уже продали. На задворках тлела война, которой не было
ни конца ни краю, и стыдливые лицемерные рассказы о ней в новостях напоминали
хронику советских времен — вот сельчане отправились к урнам для голосования,
чтобы «выразить волю» и «поддержать законную власть». Вот над школой затрепетал
российский флаг, за партами сидят чумазые и глазастые дети в платках и
фуфайках, таращатся в камеру. Вот «гостеприимно распахнул двери» институт,
готовый принять первых студентов.
